Письменный столТамара Борисова"И упрямая чёлка на грудь
Упадёт, прикоснувшись к душе..."("культур-мультурное" "рождение универсума" в измерениях семиотики)Закачать весь текст в формате zip (44 кб)
Получить весь текст по электронной почте
Я - соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо мной!
(Игорь Северянин. Интродукция)Тям-тярярям//там-тарам,
Тям-тярярям//там-тарам...
(припев одной эстрадной песни)
В голове - ни бум-бум!
Малолетка! Дура дурой!
(слова другой эстрадной песни)
А в голове - пузырьки:
Кока-кола!
(слова третьей эстрадной песни)
Дуло-дулу-лу-лу-ла,
В голове моей замкну-л[а]...
Дуло-дуло, дулу-лулу-ла -
Мне осталось только петь
То, что ветром в голову наду-л[а]...
(слова четвертой эстрадной песни)
Ну, и так далее...
Найдешь и у пророка слово,
Но слово лучше у немого,
И ярче краска у слепца...
(Арсений Тарковский)
Сочиняя в 1996 году выступление для конференции на тему "Музыка и культура абсурда ХХ столетия" (состоявшейся в сентябре того же года в Сумах), автор совершенно не подозревал(а) о "далеко идущих последствиях", приведших через несколько лет к появлению своеобразной аналитической "трилогии".
Оказалось, что семиотический взгляд на события, происходящие в основных точках контакта при осуществлении коммуникативного акта, позволил не только уяснить некоторые смысловые процессы, протекающие в анализируемых авангардных текстах, но и проследить их дальнейшее развитие и модификации в текстах массовой культуры. Так после первой "части" "трилогии" - "Как и зачем рояль превращается в гамелан?" (абсурд в измерениях семиотики)" - родилась вторая: "Людоед у джентльмена Неприличное отгрыз..." (триада "высокое искусство" - авангард - массовая культура" в измерениях семиотики)". В свою очередь, "людоеды" с "джентльменами" привели автора к неожиданному выводу (или, скорее, гипотезе): если авангард по отношению к массовой культуре выступил своего рода искусным кулинаром, "развоплотившим", препарировавшим для нее высокое искусство, то как - не аналогичным ли (то есть обратным) путем - будет происходить процесс нового усложнения, иерархической "сборки" развоплощенных и пережеванных массовой культурой частиц - осколков высокого искусства?
Признаться, в качестве первоначального названия этой статьи предполагалось совсем другое, более культурологически изощренное, что ли. Однако всякий достаточно регулярно пишущий (сочиняющий) человек прекрасно знаком с коварством создаваемого текста - этой пушкинской Татьяны, так и норовящей "удрать" какую-нибудь "штуку" (выйти замуж, например). Покорный этой судьбе, с плохо скрываемой грустью расстался автор (то есть я, покорная, рассталась; далее в тексте во избежание грамматической путаницы остановимся уж на этом нескромном местоимении - Т.Б.) с лелеемым вначале названием "Тексты эстрадных песен - "рублевские дурочки". Но как бы там ни обстояли дела с грамматикой, культурологические аллюзии следует все же пояснить. В фильме Андрея Тарковского "Андрей Рублев" изображен татарский набег на Владимир в 1408 году: насилие всякого рода, надругательства, убийства, пытки, осквернение святынь... В одном из эпизодов "Набега" (фильм состоит из восьми новелл, имеющих отдельные названия, разделенных титрами и датированных) участвовала Дурочка, блаженная, юродивая (ее блестяще сыграла актриса Ирма Рауш). Именно Дурочку спасает от изнасилования Андрей Рублев, взяв из-за этого на свою душу страшный грех убийства. И именно она плюет затем в лицо своему спасителю в сцене, когда, издеваясь и насмехаясь, татары бросают ей пищу, как собакам, а Рублев пытается защитить ее от нового поругания. Она убегает от Андрея и уезжает вместе с татарами (потом возвращается нарядная и счастливая). И она же плачет над оскверненной безобразным пятном черной краски стеной собора: "Это кровавое воспоминание [об ослеплении князем-старшим братом, "чтоб неповадно было младшему княжескому брату тягаться со старшим", "гордых своим умением" "вольных мастеров, строителей и камнерезов", возведших собор во Владимире - Т.Б.] предстанет Андрею перед белой-белой ослепительной внутренностью собора, который надлежит расписать фресками "Страшного суда". И в душевной муке он осквернит девственную чистоту стены безобразным ударом черной краски - черным пятном отчаяния [здесь и "далее везде" выделено мной - Т.Б.]. И заплачет перед этим уродством немая дурочка" [12, с. 54]. И, наконец, в финальной новелле "Колокол" видим ее же, эту блаженную дурочку, идущей и ведущей под уздцы коня - в отраженном "блеске славы и лучей", в ослепительно белых одеждах...Для нас важно процитировать ту часть книги М.Туровской, в которой исследовательница определяет общее, символическое значение этого образа: "... дурочка, блаженная, каких много было на Руси во все времена, - это природное, прелестное и бесхитростное создание - олицетворяет для героя фильма людскую невиновность. Вот почему ее инстинктивный ужас и слезы перед безобразным черным пятном в Успенском соборе становятся последней каплей в решении Страшного суда. Вот почему нападение на нее во время набега заставляет Андрея совершить другой смертный грех - убийство, после которого он и принимает обет молчания" [12, с. 55]. Кстати, о молчании. Для полноты понимания культурологических аллюзий, связанных с образом Дурочки, нам понадобится еще одна цитата об "Андрее Рублеве": "В тех же лекциях Тарковский неустанно внушает слушателям мысль о том, что в его фильмах нельзя искать характеры, а надо слушать общую тему, проходящую "сквозь" характеры. Эта тема, говорит он, хорошо и чисто решена, например, Ирмой Рауш в образе Дурочки и конечно, Анатолием Солоницыным в главной роли.
Общая тема. Напомню один из ее моментов: в этом мире лучше не быть мудрецом. Немая дурочка - вот достойный ответ на вызов мира. Немота и безымянность - вот ответ. Ирма Рауш работает пластикой и мимикой, она играет не глупость, а убиение разума, не отсутствие ума, а отказ от него, его бессилие, его капитуляцию" [1, с. 83].
Однако ничего не поделаешь - суровые законы научно-аналитической трилогии велели отказаться от мысли "припрячь" "рублевских дурочек" к названию статьи (что, впрочем, вовсе не помешало им внедриться в ее начало).
Потому что "оказалось" (на самом же деле было ясно с самого начала), что исследовать процессы превращения "блаженного, бессмысленного слова" (О.Мандельштам) - а по отношению к эстрадным текстам вполне позволительно сказать "придурочного" - в осмысленное высказывание (мало того - облеченное в осиянные "белые одежды"!) все-таки лучше всего при помощи более простых и незатейливых, но более надежных и точных "инструментов". Каковыми, конечно же (наши постоянные читатели уже привыкли к этому и смирились!), являются семиотические понятия.
Но сначала сделаем одну очень важную оговорку.
Библиографическая справка
Читать следующую страницу
Закачать весь текст в формате zip (44 кб)
Получить весь текст по электронной почте
