Письменный столТамара Борисова"История с географией",или, попросту говоря,
Семиотико-нарративные структуры обобщенного дискурса
"Художник в провинции" и продуцируемый ими смысл(Продолжение)
Вернуться к первой странице
Закачать весь текст в формате zip (28 кб)
Библиографическая справка:
1. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. - М.: Новое литературное обозрение, 1996. - 352 с.
2. Гольдштейн А. Бесполезное общее дело // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 26-34.
3. Греймас А.Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь. - В кн.: Семиотика. - М.: Радуга, 1983. - 636 с.
4. Дубин Б. Самопал // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 60-64.
5. Зорин А. Неоконченные разговоры // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 12-13.
6. Зорин А. Юбилей Иисуса Христа, или Комитет ДД // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 74-76.
7. Иванов С. Лев Гумилев как феномен пассионарности // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 4-10.
8. Іздрик. Станіслав: туга за несправжнім // Плерома. - 1996. - № 1-2. - С. 24-33.
9. Корнев С. Выживание интеллектуала в эпоху массовой культуры // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 18-21.
10. Культурология. ХХ век. Словарь. - С.-Пб.: Университетская книга, - 1997. - 640 с.
11. Курицын В. Калейдоскоп вещей и слов, собранных в последних числах мая // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 64-66.
12. Левинсон А. О плохом отношении интеллигенции к телерекламе // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 36-38.
13. Мамаев С. В поисках радуги (Русские литературные журналы Украины) // Art line. - 1997. - № 9. - С. 60-63.
14. Манифест комитета ТТ // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 74-76.
15. Парамонов Б.М. Конец стиля. - М.: Изд-во "Аграф", изд-во "Алетейя", 1997. - 464 с.
16. Парти Б.Х. Грамматика Монтегю, мысленные представления и реальность. - В кн.: Семиотика. - М.: Радуга, 1983. - 636 с.
17. Прохорова И. Вместо предисловия // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 2.
18. Прохорова И. Воспитание чувств (летние размышления о легендарных событиях недавнего прошлого) // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 15-16.
19. Слезкин Ю. Past Perfect Continuous // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 13-15.
20. Степанов Ю.С. В мире семиотики. - В кн.: Семиотика. - М.: Радуга, 1983. - 636 с.
21. Уланов А. Литератор в Самаре (материал для социолога) // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 22-25.
22. Успенский Вл.А. Требуется секундант // Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 72-73.
23. Чудакова М. Российское общество в воротах ХХІ века. Статья первая //Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1. - С. 67-71.
* Основные семиотические понятия и термины, используемые в статьеПонятие "вторичная моделирующая система" (Ю.М.Лотман) у советских авторов в общем соответствует дискурсу - понятию, выработанному на французской почве, которое следует истолковывать как процесс, предполагающий систему.
Согласно трактовке французских авторов (Греймас, Курте), "производство того или иного дискурса выступает как последовательно осуществляемый выбор возможностей, прокладывающий себе путь сквозь сетку ограничений" [3, с. 493]. (Дискурс в целом определяется соединением семиотико-нарративных и дискурсивных структур). Форма готового дискурса "зависит от двух типов отбора, происходящего при этом. Если рассматривать семиотико-нарративные структуры как инвентарь форм, которые могут быть высказаны [подчеркнуто мной - Т.Б.], то акт высказывания имеет целью отобрать те из них, в которых он нуждается, чтобы "стать тем или иным дискурсом" [там же]. А.Ж.Греймас и Ж.Курте считают, что "можно видеть в глубинных нарративных структурах некую инстанцию, способную объяснить возникновение и развитие любого значения (и не только словесного), способную также порождать форму не только нарративного исполнения" <...>, но также организовывать различные формы дискурсивной компетенции" [там же, с. 504]. Эти семиотические структуры (более точно - семиотико-нарративные) являются источником основных означивающих форм. Семиотические структуры, называемые нарративными, управляют дискурсивными структурами. Таким образом, нарративность рассматривается этими авторами как организующий принцип любого дискурса: "Поскольку всякую семиотику можно трактовать либо как систему, либо как процесс, нарративные структуры определяются как конституирующие глубинный уровень семиотического процесса" [там же, с. 505].
Нарративные программы (НП) являются простыми синтаксическими единицами ("Программа нарративная - это элементарная синтагма нарративного (повествовательного) синтаксиса на поверхностном уровне, которая образована высказыванием делания, управляющим высказыванием состояния" [3, с. 515-516]). Участвующие в их образовании синтаксические актанты (субъекты действия или состояния, объекты) - это любые субъекты или объекты. Поэтому любой нарративный сегмент, выделяемый внутри дискурса-высказывания, является естественно членимым на НП.
В свою очередь, нарративная перспектива (перспектива нарративная, ПН) - "гипотаксическая последовательность простых или сложных нарративных программ <...>, иными словами - логическая цепь, в которой каждая НП предопределяется другой НП, т. е. предопределяющей НП" [там же, с. 510-518]. ("Гипотаксис" - „синтаксическое подчинение", например: отношение придаточного предложения к главному. - Прим. ред. книги [3, с. 510-513]).
Как только синтаксические субъекты оказываются вписанными в нарративную перспективу, появляется возможность их определить - для каждой из соединенных НП - при помощи той позиции, которую они занимают (или которую занимает НП, частью которой они являются) в ПН, опираясь на особенности наделенных значимостью объектов, с которыми они вступают в соединение. В первом приближении можно назвать это двойное определение синтаксического актанта актантной ролью [там же].
"ПН заключает в себе, следовательно, столько актантных ролей, сколько НП ее образуют: поэтому совокупность актантных ролей той или иной ПН может быть названа актантом или - чтобы отличить его от синтаксических актантов НП - актантом функциональным (или синтагматическим). При таком определении актант не является понятием, фиксированным раз и навсегда, но некоторой потенциальной возможностью (виртуальным явлением), покрывающей ПН в целом" [там же].
От выбора базовой НП зависит актуализированная форма ПН в целом (то есть та, которая будет переведена в дискурс). Таким образом, ПН трансформируется посредством введения некоторых процедур усложнения (которые можно сформулировать в виде правил) в операциональное программирование [3, с. 517].
Актант понимается как предмет или существо, совершающие акт (действие) или подвергающиеся действию. "Согласно Л.Теньеру, у которого заимствован этот термин, "актанты - это существа или предметы, участвующие в процессе в любом виде и в любой роли, пусть даже в качестве простых фигурантов или самым пассивным образом" [цит. по: 3, с. 483]. С этой точки зрения А. будет означать определенный тип формальной синтаксической единицы, еще не получившей семантическую и/или идеологическую нагрузку" [3, с. 483].
В литературоведческой семиотике термину "актант" соответствуют термины "персонаж" и "действующее лицо", причем важно помнить о том, что действующее лицо определяется еще и как "фигура", т. е. пустое пространство, куда "вкладываются как формы синтаксические, так и семантические" [3, с. 383-384].
Чтобы уяснить процедуру заполнения "пустого пространства" "действующего лица" (актанта), следует рассмотреть оставшиеся семиотические понятия - "интенсионал - экстенсионал" (в другой семиологической школе функционирует еще понятие "симулякр") и "возможные миры". Поскольку актант представляет собой функцию, т.е. конечный результат каких-либо отношений, смысл его следует искать в точке пересечения этих отношений.
"Под интенсионалом вообще понимается совокупность семантических признаков, а под экстенсионалом - совокупность предметов внешнего мира, которые - если говорить не об их существовании, а об их определении - определяются этой совокупностью признаков. (Иногда говорят, что интенсионал - это содержание, а экстенсионал-это объем понятия, но это определение более абстрактное, не такое наглядное)" [20, с. 20-21].
"Интенсионал есть функция (производное) от возможных миров к объектам соответствующего типа, выбирающая экстенсионал лексической единицы в каждом возможном мире" [16, с. 290]. (Возможный мир в семиотике - "мир, состоящий из предметов, индивидов, сущностей, соответствующих интенсионалам какого-либо языка. <...> Возможный мир строится по законам логики, он внутренне целесообразен и логичен, но его интенсионалы не завершены экстенсионалами, для них в определенном <...> смысле нет необходимости находить существующие "вещи" в актуальном мире" [20, с. 22-23]). С каким из этих понятий соотносится понятие симулякра, вполне явствует из его определения: (от франц. - стереотип, псевдовещь, пустая форма) - "образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, поверхностный, гиперреалистический объект, за которым не стоит какая-либо реальность. Это пустая форма, самореференциальный знак, артефакт, основанный лишь на собственной реальности" [10, с. 423]. Однако оперировать термином "симулякр" в избранной для данного исследовании системе теоретических координат (обусловленных принадлежностью к определенной семиологической школе) не представляется возможным - главным образом по причине некорректности исходной позиции в определении понятия. Основные "точки несогласия" с подобной "синонимизацией" симулякра таковы: 1) недопустимость использования оценочного компонента в научном определении; 2) специфика функционирования категорий "истинное-ложное" (в данном случае представленных выражением "правдоподобное подобие") в семиотической теории. Ни для синтактики, ни для семантики, ни даже для прагматики понятие "существования" (досемиотический аналог указанных категорий) не является "расчленяемым" на противоположные пары: "пропозициональная функция, составляющая основу предложения-высказывания, сама по себе не является ни "истиной", ни "ложью", стоит над тем и другим", а основания "так понимаемой прагматики заключены в более общем свойстве языка, пронизывающем все его стороны, - в его "субъективности" [20, с. 25-36]. Поясним это на примере семиотического определения литературного дискурса: "дискурс, в котором предложения-высказывания и вообще выражения интенсионально истинны, но не обязательно экстенсионально истинны (экстенсионально неопределенны). Это дискурс, интенсионалы которого не обязательно имеют экстенсионалы в актуальном мире и который, следовательно, описывает один из возможных миров" [20, с. 23]. Выражаясь еще более "нормальным" языком, "образы искусства ведут особое существование: они не суть ни простая наличная действительность, ни создание чистой и отрешенной мечты. Им принадлежит как бы срединное бытие - между непосредственно осязаемой реальностью и между видением чистой идеальности....Будучи воспроизведением не случайных черт наличной действительности, но черт существенных, образы искусства в этом смысле не только представляют нечто срединное между наличным бытием и бытием, постигаемым мыслью, но даже обладают - как запечатление существенного - как бы высшей реальностью" [Асмус В.Ф. Круг идей Лермонтова (1941). - Избр. философские труды, т.1. М., 1969, с. 35; цит. по: 20, с. 25].
Лексическая семантика "связана с особой интенсиональной моделью, приписывающей тот или иной интенсионал каждой базовой лексической единице" [там же]. "Интенсионалы сами по себе, как функции от возможных миров к объектам различного вида, являются абстрактными объектами, могущими существовать независимо от людей, подобно числам; но то, чем определяется, что некоторый интенсионал является именно интенсионалом какой-то лексической единицы в каком-то естественном языке, - это должно зависеть от явлений и фактов, связанных с данным естественным языком, и, следовательно, должно зависеть от свойств людей -носителей этого языка [16, с. 296].
Как утверждает Б.Парти, для человека, обучающегося языку, существует два способа узнать что-либо об интенсионалах слов этого языка: переходить от этого языка к другому и переходить от этого языка к миру. Переход от языка к языку совершается так, что некоторые предложения принимаются как истинные, для этой цели особенно подходят предложения, которые в данной языковой общности рассматриваются как недоступные опровержению данными опыта (это своеобразные способы кодирования общепринятых мнений об отношениях между интенсионалами различных миров). Но даже самое большое количество таких межъязыковых соответствий не помогает связать внеязыковое содержание с интенсионалами, потому что должно быть еще и некоторое соотнесение языка и мира (в этом и состоит роль лексической семантики) [16, с. 298].
Эта цель достигается благодаря существованию гармонии врожденных механизмов перцептивного восприятия и индуктивных способностей живых существ (человек - природа; человек - человек). Именно это "позволяет нам если не "схватить мыслью" интенсионалы, то все же связать с ними известное знание, достаточное для того, чтобы вступать в коммуникацию друг с другом и использовать предложения, условия истинности которых не установимы на основе нашего собственного внутреннего психического состояния"[16, с. 298-300].
На наш взгляд, понятию семиотико-нарративных структур (в истолковании французских авторов) у исследователя другой школы Б.М.Гаспарова соответствует содержащийся в памяти каждого носителя языка "гигантский запас коммуникативно заряженных частиц языковой ткани разного объема, фактуры, разной степени отчетливости и законченности: отдельные словоформы <...>, готовые словесные группы <...>; синтактико-интонационные фигуры <...>; целые готовые реплики-высказывания <...>; различные риторические "жесты", за которыми проглядывают более крупные речевые блоки и даже целые тексты, ассоциируемые с такими "жестами"; наконец, отдельные куски текстов и речений, устных и письменных, прозаических и поэтических, относящихся к различным сферам и жанрам языкового существования, которые говорящий помнит с разной степенью отчетливости - будь то точное знание наизусть, или приблизительное, размываемое лакунами воспоминание, или смутный, едва просвечивающий в памяти образ" [1, с. 104-105]. А понятие функции можно соотнести с наблюдением Б.Гаспарова о том, что в каждой отдельной языковой частице, присутствующей в памяти говорящего, "проглядывают очертания всей потенциальной коммуникации, частью которой эта частица может являться: целый спектр возможных тем, тон общения или повествования, жанровый модус, социальные и психологические портреты потенциальных участников, различные сопутствующие обстоятельства [там же]. "То, что мы не производим на пустом месте нужный нам результат, а скорее "отыскиваем" его в данной нам среде, только на первый взгляд делает нашу роль более пассивной; в действительности именно такой способ обеспечивает открытость и неповторимость нашей языковой деятельности" [1, с. 11-112].
