Письменный столТамара БорисоваВ поисках "Ж", "Z", "пред-", "пост-"
и прочего "другого"(Московско-тартуская семиотическая школа. История, воспоминания, размышления. - М.: Школа "Языки русской культуры", 1998. - 384 с.)
Несмотря на обилие глагольных форм прошедшего времени в аннотации к этой книге ("Исследование вторичных моделирующих систем было областью междисциплинарной, куда входили теория культуры, религиоведение, мифология, фольклор, искусствознание, поэтика. В ней вырабатывалась своя "научная парадигма", свои методы точного и строгого описания материала. Сформировавшийся здесь подход к гуманитарному знанию во многом определил направленность последующего научного развития. Труды ученых "московско-тартуской школы" имели значительный международный резонанс и переведены на многие языки"), слухи о "смерти" этой школы смело можно назвать "несколько преувеличенными". Особенно это актуально для наших "практиков и теоретиков культуры", большинство из которых "давно прошедшее" (через сознание мирового научного сообщества) по-прежнему считает "враждебным будущим". Как и генетику, "продажную девку империализма", семиотику многие из них воспринимают лишь как вредную (в лучшем случае ненужную) заумь.
И все же, наверное, еще не поздно расстаться с любимым занятием, описанным в пословице, и попытаться догнать ушедший караван. Тем более, что он очень большой, а значит, заметный - даже из нашего "прекрасного далека".
Книга, в которую вошли статьи, эссе и мемуары непосредственных участников или близких наблюдателей этого яркого научного явления, драматургически организована. Она состоит из четырех частей и приложения, каковые можно назвать "многослойными драматургическими построениями". Так, например, если попытаться сделать строго научный, типологический срез, то окажется, что в структуре книги соблюдены хронологические, "идеологические", "территориальные" и т.п. каноны академического сборника (см., например, названия статей: "Из истории ранних этапов становления структурного метода в гуманитарных науках славянских стран" Вяч.Вс.Иванова, "К проблеме генезиса тартуско-московской семиотической школы" Б.А.Успенского, "В поисках "другого". (Французская и восточно-европейская семиотика на рубеже 1970-х годов)" Б.М.Гаспарова), "Восприятие тартуско-московской семиотической школы в Италии" М.де Микель, "Московско-тартуская семиотическая школа во Франции. (Будет ли переиздана в Париже "Структура художественного текста"?" Е.И.Балаховской и т.п.). Если же последовать пушкинскому призыву судить произведение по законам, им же самим для себя созданным, и рассмотреть структуру сборника как "структуру художественного текста", то можно обнаружить все те разноуровневые (лексические, синтаксические, фонетические) повторы, о которых писал Ю.Лотман, увидеть результаты действия закона эквивалентности разных (на первый взгляд, разнородных) единиц текста.
А чего стоит милая сердцу антрополога-структуралиста, а также - опосредованно, через любовь-ненависть - и сердцу постструктуралиста (А.К.Жолковский так вообще очень удачно назвал первую главку своей статьи "Ж/Z-97": "Ж/Z: Заметки бывшего пред-пост-структуралиста") кольцевая структура второй части книги:
Б.М.Гаспаров. Тартуская школа 1960-х годов как семиотический феномен.
Б.М.Егоров. Полдюжины поправок к научной статье Б.М.Гаспарова.
О.Г.Ревзина, Г.И.Ревзин. Некоторые со-мнения по поводу статьи Б.М.Гаспарова.
Ю.И.Левин. "За здоровье Ее Величества королевы английской!".
Ю.М.Лотман. Зимние заметки о летних школах.
И.А.Чернов. Тартуская школа: извне и изнутри.
Б.М.Гаспаров. Почему я перестал быть структуралистом?
"Напряженный диалог" - борьба мнений, научных пристрастий разных людей - слышится в этой захватывающе интересной книге. Стоило Б.Гаспарову заговорить о герметичности школы, как он тут же получил "полдюжины поправок" (к счастью, не в "спину", как революция, и вдвое меньше к тому же) от Б.М.Егорова. Правда, поправки были тяжелые (веские). Одна из них - с именем самого Юрия Михайловича Лотмана на устах: "Ю.М.Лотман <...> уже сравнил эзотерическую насыщенность в работе Б.М.Гаспарова с трактовкой путешественником постоянного голода туземцев как "специфического ритуала их страшной религии". (Правда, оговоримся, Б.М.Гаспаров не был там чужаком, он и сам туземец; но, видимо, он-то как раз благодаря своим склонностям добровольно "голодал"). Ю.М.Лотман справедливо подчеркнул просветительскую, а не герметическую направленность тартуской школы семиотиков. Я бы добавил к этому еще следующее. Добрая половина представителей школы (не только тартуанцев, но и москвичей, ленинградцев, рижан и т.д.) были вузовские работники, которые стремились внедрять свои методы и выводы в практическое преподавание, приобщали коллег, аспирантов, студентов к своей "религии". Эту "поправку", однако, продолжая "туземные" аналогии, можно назвать бумерангом: разве "страшная религия" не может возникнуть под влиянием голодания - и разве она не может превратиться в традиционную - диктующую - модель? Так, например, другой автор сборника, М.Л.Гаспаров, давший своей статье симптоматичное название "Взгляд из угла", подтверждает мнение своего коллеги: "С Борисом Михайловичем Гаспаровым мы сверстники, и ту научную обстановку, от которой хотелось отгородиться и уйти в эсотерический затвор, я помню очень хорошо. Но мне не нужно было даже товарищей по затвору, чтобы отвести с ними душу: щель, в которую я прятался, была одноместная. Мой взгляд на Тартуско-Московскую школу был со стороны, верней, из угла. Из стиховедческого". (Немногим ранее, в начале статьи М.Л.Гаспаров рассказал о том, как стал участником первой конференции по семиотике в 1962 году: "... я получил приглашение в ней участвовать. Это меня смутило. Слово это я слышал часто, но понимал плохо. Случайно я встретил в библиотеке Падучеву, мы недавно были однокурсниками. Я спросил: "Что такое семиотика?". Она твердо ответила: "Никто не знает". Я спросил: "А ритмика трехударного дольника - это семиотика?". Она так же твердо ответила: "Конечно!". Это произвело на меня впечатление. Я сдал тезисы, и их напечатали"). Но он же не отрицает и обратного: "Казалась ли эта школа эсотерической ложей или просветительским училищем? И то и другое".
А чтобы привести такие же веские ("весомые") доказательства, "эквивалентные" "весу" нашей первой поправки, найдем - у Лотмана же - и контраргумент: "Тут тоже бой на шпагах: описание стремится победить реальность, а реальность стремится разрушить описание". Или еще: "И тут я бы историю тартуской школы представил не как согласованную игру на одном инструменте, а как сложный оркестр, где разные инструменты исполняют различные партии".
Последнее высказывание в полной мере относится к художественной структуре описываемого нами научного сборника, представляющего собой "вторичную моделирующую систему" в квадрате (а может, уже и в кубе или вообще в какой-нибудь энной степени). Потому что, став мифом, тартуско-московская семиотическая школа его рамками не ограничилась, поскольку, по выражению И.А.Чернова, "школа не исчерпает себя никогда, ибо ее семя попало за грань собственной мифологемы".
