Но чем дальше от меня она уходит «в даль светлую», тем ближе к ней я оказываюсь: просто я иду за ней по той же тропинке, ведущей в ту же даль, и узнаю́-вспоминаю маму в себе и себя в маме...
Я смотрю в зеркало и вижу там мамины глаза — как мама видела в зеркале бабушки Марусины, когда та умерла. Я варю и жарю так же и те же блюда, что и мама, вынимая откуда-то из глубин памяти всю последовательность почти бессознательных операций. Я слышу в себе мамины интонации, замечаю мамину улыбку, манеру разговаривать с людьми, походку и жесты.
Но самое главное (и что меня особенно изумляет) — я обнаруживаю в себе мамины «умения и навыки» работы и жизни с растениями.
Я никогда ничего не понимала в садоводстве и огородничестве (и продолжаю почти ничего не понимать), но вот мамина «колосистость» вдруг во мне проснулась — когда не стало мамы.
Соседка дала рассаду пекинской капусты (ближние соседки по обе стороны всё не оставляли надежд на совращение меня — несколько лет сажавшую только цветы — в огородницы и таки совратили, снабжая рассадой и советами по агротехнике), обе мы потыкали утончённые и нежные листики в землю, обе полили, у соседки они тут же завяли и высохли, у меня, вроде бы поникнув к земле к вечеру следующего дня, ещё через день вдруг распрямились и ожили.
С другой соседкой мы в прошлом году обменялись ирисами: я ей дала свой коричневый, она мне — бордово-малиновый. У неё в этом году выжили только обычные несортовые, у меня же все сорта разрослись и накренились от собственной тяжести (головы такие огромные, что не удержать):
(Белые расцвели — дождалась наконец! сажала позапрошлой осенью... На самом деле они белее, это их утреннее солнце позолотило, а я не захотела это золото убирать при обработке фотографий)
Розочку срежу, воткну в землю, накрою пластиковой бутылкой — прижилась!..
Сирень за три-четыре года из мелких прутиков вымахала выше моего роста и зацвела уже даже персидская!
Да что там прутики: крохотная детка длиной с мизинчик, снятая со старого сиреневого не куста — дерева из старинной харитоненковской аллеи, — не только прижилась, а и выгнала в этом году такой длинный верхушечный побег, что скоро будет мне по плечо, а ведь ей всего три годика...
Мальвы стоят такими огромными пирамидами — нижние листья как у гигантской тыквы!
Поросль у моей старой сирени у калитки ещё два года назад сидела на стволе такими нежными салатовыми детульками, что думалось — не выживут. А они не просто выжили, а одревесневели и вымахали выше меня!..
...Когда мама умирала, я держала её за руку, не отпуская, сначала в буквальном смысле удерживая, переливая в неё свою силу и энергию, а потом, поняв, что только продлеваю мучительную агонию, отпустила (не выпустив руки, но взмолясь: пусть будет, как до́лжно, но только чтобы скорее избавилась от мучений...).
И первые несколько лет сама была как бы меж двух миров: и здесь были обязанности и дела, и туда портал открылся.
Но мама меня туда не пустила — послала мне весточку семенами мирабилиса, маминой зорьки. И я сама пошла в рост, как все посаженные мамой цветы и любые растения...
В последние годы мама полностью отдалась любимому делу (хотя и в молодости успевала, несмотря на болезни и слабые силы, ходить на работу, содержать в порядке дом, растить нас с Лилей — и выращивать овощи, фрукты и сажать цветы). Я так и запомнила её с какими-нибудь цветочками в руках, да и в самое моё последнее проведывание мамы у неё дома я увозила, возвращаясь к себе, огромный благоухающий букет белой и лиловой персидской сирени...
Накануне маминого пятилетия я долго, недели, наверное, две, ходила на базар, как на работу, в надежде купить один вымечтанный сорт ириса.
Попадались другие, я не удерживалась от соблазна и покупала, но такого не было!
И вот наконец позавчера я высмотрела его у людей на улице, перед двором, почти на проезжей части! И вчера я его вымолила (продавать не хотели, аргументируя тем, что у кого-то из родственников нужно спросить позволения, и придите завтра-послезавтра... но когда я сказала, что хочу посадить его именно в этот день и почему, — сжалились).
По пути я точно так же выпросила у других людей немножко другие ирисы, хозяйка оказалась очень щедрой и выкопала огромный куст, и ещё принесла малиновый с огорода.
Чуть подальше я купила сортовой виноград — русвен (у меня уже есть два виноградника, но я хочу ещё — чтоб как у дедушки Павлика), уже не выпрашивая, — эти люди занимаются разведением винограда и продают саженцы.
Вот моя добыча последних недель и дней:
нежно-розово-сиреневый:
жёлтый:
вдвоём:
такой, как мамин голубой с белой серединкой лепестка, но чернильно-фиолетовый:
(Этот достался мне без цветка, потому показываю инетную фотку, но делёнка эта точно такая)
Вчерашний улов:
(Это вторые на родной клумбе)
И главная радость:
А ещё я купила две больших рамочки и вставила в них мамин (мой любимый — солнечный) портрет и портрет бабушки Марфуни, маминой бабушки, повесила рядом с внучатами — мамой и дядей Толей.
Так я потихоньку воплощаю свою мечту — понемножку покупать рамочки и со временем развесить по стенам все старые фотографии из семейного альбома.
Мама всегда очень сильно болела, а в последний год особенно плохо себя чувствовала и то и дело печалилась, погружаясь в невесёлые думы... Но как оживало её лицо, когда она смотрела на меня или на кого-то из нас, сидящих за семейным столом!
(А папа ушёл в свои думы...)
Мамочка моя милая! Я знаю: ты меня видишь — и радуешься моему зелёному и цветущему домрайсаду!
