Post-Sемиотика

Учебно-справочно-научный портал по семиотике
"Хлеба́, серебряные рыбы, Плоды и овощи простые..." (Осип Мандельштам)
Парадная дверь * Наведите курсор мышки на ссылку — всплывёт её описание
При оформлении всех страниц портала использованы элементы египетской фрески "Сцена охоты в Нильских зарослях">>>.

Мерный ло́скут

Тамара Борисова

И свет у каждого лица

И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн...

А. С. Пушкин

Сегодня у Аллы Липницкой день рождения.

А завтра — ну, послезавтра, в крайнем случае через неделю, — день рождения у сирени.

Алла говорит, что чувствует почти мистическую (а скорее природную) связь с сиренью: расцветает, исполняется новых сил в пору расцвета сирени — и ровно каждый год болеет и теряет силы, когда сирень отцветает...

* * *

Из прошлого, как взрыв иллюминаций,
К тому же за окном большим вагона
Плывут громады вспененных акаций
От перегона и до перегона.
Весь путь плывут, до самого до Киева,
Из Сум через Амбары, Конотоп,
И местность и русалочья, и Виева
Меня своей едва ли признаёт.
Я жизнь ловлю как будто в отдалении,
Хочу туда, но слиться не могу,
И сердце жжёт весеннее кипение,
И конь плывёт, как в лодке, на лугу.
И я сама плыву, и мерность прошлого
На рельсах потихонечку шуршит,
Как много было разного, хорошего,
Как сердце в майском поезде болит!

3 июня 2010

Это стихотворение Алла написала после прошлогодней поездки в Сумы — впервые за 15 лет со времени её отъезда в Израиль в 1995 году.

Но сейчас наша пора — уже засиреневели кулачочки у моей аллеи:

И расцвела уже дурочка-веточка — ближняя абрикосовая, она каждый год цветёт раньше всех — прижавшись к тёплой стене кухни, защищённая от ветров:

И вот-вот зацветут остальные ветки:

И уже зацветают нарциссы:

А ещё мы выпустили новый «поэтический побег» — новую книгу стихов Аллы.
Она называется «И свет у каждого лица» — и тоже вся сиреневая:

...Я так люблю их вместе, всех,
И свой нечаянный успех:
Сестру, любимого, подругу,
И дальше, и ещё, по кругу,
И маму, наконец, отца,
Слова у детского крыльца...
Вокруг сирень, её пыльца...
И свет у каждого лица.

И фотография на обложке — из той майской поездки.

Помимо поэтического таланта, у Аллы есть одна удивительная личностная черта: способность поворачивать любое человеческое лицо к свету.
Много раз убеждалась: самые «сложные» (да чего там экивочничать: самые неприятные) люди, встречаясь с Аллой, вдруг оборачиваются самой светлой своей стороной — словно подставляют лицо и руки ласке тёплого солнечного луча.

Вот начальные и последние страницы свёрстанной книги.

А вот моя вступительная статья, иллюстрированная фотографиями из семейного архива Аллы.

ПРЯМО РАЯ

Виде Адам ангела изринувша и затворивша божественнаго сада дверь, воздохну вельми, седе же прямо рая и свою наготу рыдая плакаше: «Увы мне, прелестию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удалену! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся...

Творцы бывают первичные и вторичные. При этом в слове «вторичный» нет негативного оттенка: просто материалом для вторичного творца (в отличие от первичного, работающего непосредственно с «плотью мира») являются культура и литература, то есть чужие тексты, им впитанные, переработанные, творчески переосмысленные и «освоенные».

Различить эти два типа творцов очень легко: при чтении вторичных (среди которых есть и большие поэты: понятия «гений» и «первичный творец» — не «взаимопокрывающие», масштаб личности и таланта может быть разным, гений может быть вторичным творцом, и наоборот) видишь культурные слои и пласты, приёмы и блестящие пассажи, яркие, свежие, острые образы, неологизмы, небывалые тропы... «мастерскую писателя», «жреческий храм», трибуну, башню из слоновой кости и из чёрного дерева, рабочий кабинет или библиотеку...

При чтении первотворца ничего этого не замечаешь — настолько из его текстов буквально выпирает живая плоть мира — запахи и цвета, звуки и ощущения, — шуршит песок, пружинит глина, переворачивается жирными пластами земля, «спокойно дышат груди» морей и рек, перемещаются массы воды и воздуха, веют ветры...

Первичных творцов — чрезвычайно мало, они пишут «сразу предметами», как свифтовские мудрецы, носившие в заплечных мешках все необходимые для беседы вещи, — почти минуя «литературу», напрямую работая с «материей».

Между словом и миром у них — нет посредника, связь не тройная: слово=культура=предмет, а двойная: слово=предмет.

Алла Липницкая — первичный творец.

Как некогда Адам, художник-первотворец даёт имена вещам — впервые. Ещё никто не называл предметов, они безымянны, имеют лишь звук или цвет, аромат или вес, теплоту или шероховатость, остроту или вкус:

...Помню кушаний свежеприправленных
Новизну в недрах старого дома,
Чую запах таинственный брома
Из запасов лекарственных маминых.
Не могу перечислить и малости
Всех травинок, улыбок и запахов,
Клавиш стёртых и встроенных клапанов,
Всех буфетов и книжек растрёпанных,
Тьму альбомов, роскошных картин...
(«Я тоскую по Грише Островскому...»)

Самые абстрактные понятия одеты в плоть — они осязаемы, ощущаемы, ощупываемы, слышимы и зримы:

Сыпучесть отсыпана с горкой,
Текучесть сполна налита.
И рана, покрытая коркой,
Давно никому не видна.

Живительна живость живого,
Смертельна сырая тоска.
И мощной корзиной улова
Порог отделён от песка.

Раскроется слабость соцветий
Под пыткой стеклянной ума.
И сильный порывистый ветер
Себя исчерпает до дна.
(«Ветреный день»)

Всё произрастает, имеет корни, переплетаясь и перевоплощаясь:

Я иду то прямо, то по кругу,
Никому по ходу не служу;
Просто в мою пишущую руку
Всё, что есть во мне, переложу.

Заберусь в лесистые слова,
Отдохну на обречённых точках —
Разнесёт небесная молва
Жизнь мою, как птичьи крылья, в клочья.

Клочья превратятся в облака,
Что прольются над землёй любимой,
И цветущей пальмой или сливой
Станет моя правая рука.
(«Я иду то прямо, то по кругу...»)

Всё дышит, ветвится, карабкается, бегает и живёт, взаимоотражаясь и пристально всматриваясь в иную форму жизни — в поисках сходства: «Взбираются цветы, как акробаты, / Как ящерицы, по уступам гор», а «горы раздулись, как дыни», а «Махаон — это жизнь и бессмертье, / Превращенье из крылышек-крапинок — в кожу, / А из кожи — в цветок под названьем бессмертник», а «Луч солнца ручной и прыгучий, как белка, / А солнце само — как желанный орех. / Цветочных часов разноцветная стрелка / Равно и светло указует на всех»:

Из недр кустов
Рождается баллада.
Надёжность слов —
Из их живого взгляда.
И светлый тон небес
В нагромождение ветвей пролез.
Тепло и нереально
Каплет дождик.
И, отпуская вожжи
Времени, по коже
Мороз огромной жизни пробежал.
А ближний куст на цыпочки привстал,
Чтоб дотянуться до меня и рассмотреть,
Легко ль мне жить, самой кусту на треть.
(«Из недр кустов...»)

Рай не утрачен, он осязаем и плотен, растителен и не затворён:

Я даже не знала, что рай — он в лесу,
Так близко — и рай расположен у Цфата.
И что, как попытка прожить на весу,
Дорога бежит мимо рая покато.

Весь рай — это сосны, склонённые вверх,
Ползучие травы — большие участки,
И полностью сверху отпущенный грех,
И только друг к другу растений участье.

Такая сквозная, совместная связь,
И свет так упорен, кусты огибая,
Что можно нырнуть в него, тоже светясь,
У Цфата, у врат незатворенных рая.

Он воплощён — закреплён в памяти, «дан в ощущениях», в этих непрерывных переходах всего во всё, в буквальном смысле слова пере-во-площениях — переходах из плоти в плоть, — пере-катываемых на языке, пере-ворачиваемых пальцами, пере-листываемых (бумажно-произрастающих), пере-путываемых и пере-живаемых (пере-ливаемых из жизни в жизнь: из разных «прекрасно-несовместимых», но чудесно совмещаемых мгновений, пространств, отечеств, эпох, форм и тел):

Прошу, войди в забытый дом,
В тот дом, душистый, сочный, свежий,
Большой, как ком цветочно-снежный,
Разрезанный впотьмах ножом.
Ножом из памяти стальной,
Как нержавейка, беспристрастной,
С дразнящим зло в разрезе красном
Вишнёвым вкусом жизни той.
Ты там отыщешь по углам
Проекции от глаз открытых
И множество, плющом увитых,
Из прошлых жизней телеграмм.
Возьми их в руки и читай,
Там, где обрывки слов и листьев,
Где память переходит в рай,
Где дом и сад живут, как мысли.
И слёзы, как плоды, повисли.
(«Прошу, войди в забытый дом...»)

Дом и сад — как локус и проекция рая-мира, форма его произрастания. А ещё — небеса:

А ещё — небеса. И деревьев толпа,
И песка беззаботного целая куча.
Птицы песни поют, ну почти что у лба, —
Мир, который влюблённости больше и лучше.

Небеса, деревья, птицы — мир у самого лба, точка перехода «памяти в рай» — неуловима, ни малейшего шва или зазора между миром и словом: слово равно памяти, память равна любви, любовь равна миру, мир равен слову, а слово — миру:

Светятся стрелки конкретных минут:
Песня звучит, и деревья растут,
Дети, играя, сбивают коленки,
Дерзко ползёт, извиваясь по стенке,
Ящериц двух безрассудный детёныш, —
Разве увидишь всё, разве упомнишь?
Слово моё — это только попытка
Быть, как они, и всеядной, и прыткой:
Сходу учуять свободу движенья,
Общего замысла дать отраженье,
Расположиться в намеченной нише,
В заданном месте, не ниже, не выше.

Простая арифметика, простая геометрия, простая алгебра с гармонией — всё, что снаружи, равно тому, что внутри, и наоборот:

Сначала казалось: у берега птицы,
Потом показалось — невинные крысы,
А как оказалось — бесстрашные крабы...
За нами — кафе, рестораны и пабы,
А перед — чуть звёздные тёмные выси,
И море, и море шумящее длится.
<...>
А морю не важно, кто будет здесь в будни,
Не важно ни время, ни место, ни дата.
Уютно и страшно! И сердце, как ходики,
Внутри отмеряет, что видит снаружи.
...Полоску, где крабов спешат луноходики,
Вода заливает, то шире, то уже.
(«Сначала казалось: у берега птицы...»)

И вся райская сладость мира — но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся — испробована, явлена в слове, преизбывно дрожит на языке и в языке.
Подлинная поэзия — мироточива.
Древнерусское слово «прямо» означало «напротив»: изгнанный из божественного сада Адам плакал у его затворённых ворот, обратив свои взоры на утраченный рай.
Алла Липницкая носит весь свой рай с собой — точнее, в себе: не в заплечной даже котомке — в сердечной сумке, не расплескав ни капли, не забыв ни малейшей малости. И размеры его точно совпадают с контурами любящего и памятливого сердца: не шире, не уже мира, не в стороне от него — прямо рая, в его центре: не ниже, не выше.

Алла, с днём рождения, дорогая!

Музыкальный киоск

Ну что? Как говорила бабушка Маруся — танцы до отрыва головы?

© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моих журналов http://tamara-borisova.livejournal.com, http://tamara-borisova.dreamwidth.org или не на сайте http://postsemiotica.narod.ru (и без указания моего авторства) — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.

 

 

 

 

Hosted by uCoz