Post-Sемиотика Учебно-справочно-научный портал по семиотике "Хлеба, серебряные рыбы, Плоды и овощи простые..." (Осип Мандельштам) Парадная дверь * Наведите курсор мышки на ссылку – всплывёт её описание При оформлении всех страниц портала использованы элементы египетской фрески "Сцена охоты в Нильских зарослях">>>. Калитка в сад Владислав Зубец Течение нижнего Амура Повествование в стиле "блюз" Закачать весь текст в формате zip (44 кб) Получить весь текст по электронной почте УДК 908 Зубец В.Н. ТЕЧЕНИЕ НИЖНЕГО АМУРА: Повествование "в стиле блюз". Владивосток: Дальнаука, 2000. 468 с. ISВN 5-7442-1216-7 Читателю предлагается своеобразное художественное произведение, не укладывающееся в рамки ни одного из традиционных литературных жанров. Это творческий эксперимент, попытка соединения научного отчета (на основе дневниковых записей автора) и лирического осмысления различных экологических и философских проблем. Когда-то Владислав Николаевич сделал свой выбор, отказавшись от написания докторской диссертации "для себя" ради создания этого удивительного научно-поэтического труда "для людей", которого ему уже не суждено увидеть воплощенным в книгу. Но читатель, способный всматриваться в окружающий мир, будет, безусловно, признателен автору за его человеческий подвиг. Рецензенты С. Ф. Крившенко, В. А. Тураев Издательство признательно Президиуму ДВО РАН за содействие при издании этой книги © В.Н. Зубец, 2000 г. © Дальнаука, 2000 г. Содержание Часть I. Ледовый поход I. 1. Нижнеамурская экспедиция I. 2. От винта! I. 3. Радужные леденцы I. 4. Створные знаки тебя не оставят I. 5. Варенье из жимолости I. 6. Пришельцы в зипунах I. 7. Батарейная сопка I. 8. Снеговые фигуры I. 9. Уколов выстрелил два раза I. 10. Золотой утес Аури I. 11. Да, это точно I. 12. Край света - не пустые слова I. 13. "Экзотик" на Кабанихе I. 14. Немного данных из отчета Часть П. Отшельник из Кольчема II. 1. Столетний порядок домов II. 2. Ясно и коротко П. 3. Закат через багульники II. 4. Отсчет одиночного времени П. 5. Дуплянка на огороде П. 6. Кольчем впервые осветился П. 7. Наращиваю мускулы отшельника II. 8. Музыкальное бревно удядюпу II. 9. День длиной в неделю II. 10. Чайными горы назвались П. 11. Старый лирический дом II. 12. Вертолет над трубой Часть III. Нежные числа апреля III. I. Работа ихтиофагов III. 2. Конец зимника III. 3. Ретушь на пуррукте III. 4. В концертной музыке III. 5. Явленье северных медуз III. 6 Пушистые зверьки III. 7. Туманные девы-ганиги III. 8. На грани общей дрожи III. 9. Тайфун затормозил весну III. 10. Из разряда предметов "бо-бой" III. 11. Влиянье неолита III. 12. Вороны разыгрались III. 13. "Фактор Икс" III. 14. Аянские рождественские ели Часть IV. Волшебства одиночества IV. 1. О вепре, дирижаблях и капели IV. 2. На огонек свечи IV. 3. Конкретная весна IV. 4. Мхи меня от ветра скроют IV. 5. Талу кушаете? IV. 6. Ухта потрескивает IV. 7. Оглянись, и ты увидишь IV. 8. А стрелы взяли? IV. 9. Снимать! Снимать! Снимать! (продолжение IV. 8) IV. 10. Одет в тэту и тапочки IV. 11. Когда плача не хватило (продолжение IV. 10) IV. 12. Эй, волосан, подними нитку! (продолжение IV. 11) IV. 13. Айсберги в ладонях IV. 14. Янтарные глаза IV. 15. Маяк у Лимана IV. 16. Что месяц, что число Часть V. Прошли эшелоны V. 1. Летучий дракон V. 2. Фигуры плывут к Удылю (продолжение V.1) V. 3. Поля горелых куличей V. 4. И прорубь уехала V. 5. Хабаровск несравненный! V. 6. Спектакль со ступеней крыльца V. 7. В березках клумбы стланика V. 8. Ветер гонит сверканья ко мне V. 9. Пристав сказал V. 10. Киви-киви V. 11. Запах бешеного меда V. 12. Палки и прутики (продолжение V. 11) V. 13. Предгорий строгий стиль (продолжение V. 12) V. 14. Про бусяку V. 15. Хайвэ! V. 16. Дождливая сиеста (продолжение V. 15) V. 17. Загадка деревяшек (продолжение V. 16) V. 18. За последним молоком V. 19. Бабай Часть VI. На солнечной палубе VI. 1. Свои ценности VI. 2. Призрачный город VI. 3. День первый, малопознавательный VI. 4. Букет цветов из Ниццы VI. 5. Есть оба якоря! VI. 6. Вокруг да около VI. 7. Тайной тропой VI. 8. Вторая смена VI. 9. День, неизвестно который VI. 10. Пусмы, румбы, светляки VI. 11. Ходовой ветер VI. 12. Круг превращений VI. 13. Влажным дерном укрепил Из части I "ЛЕДОВЫЙ ПОХОД" Тут, кстати, по Амуру и остовы колесников, уснувших навсегда, овеянных Романтикой. Пока - - Амбар у берега... Стоит не на грунте, а на венцах из бревен. Наверно, эстакада. Такая длинная, глухая, вековая. Сюда баржи причаливают летом. Безмолвие, замки пудовой тяжести - - И поперек лучей заметен пар из стенок... Приятно наконец открыть глаза - в спасительной тени чудовища из бревен. Слежу, как солнце тянет пар из стенок. Дал отдохнуть глазам - - Сменил катушку в камере... Часов с собою нет, но время пролетело. И ясно, что уже - не целый день в запасе. ... Попробовать пройти к гостинице по берегу? Но улица, где мы вчера красавицу вели, сворачивает где-то. Цепляюсь за заборы, а там внизу баржа - определенно крошечна. Пробрался к транспаранту: - Вот этот кадр с изнанки... Березка и травины над кручею обрыва. Амурская пустыня с полосочками тальника и дальние висячие вулканы. Наверно, где-то рядом с транспарантом - амбар с таким навесом, что вновь не жаль катушки. Ведь бревна подпирают, ведь "под тесом". Сосульки гонят капли уже без перерывов. Стоишь, зажмурившись. Без шапки на морозе. Любая из сосулин вдруг дерзко обстреляет: - Ты беззащитен... Солнце ослепительно. Пар от тесовых крыш отчетливо заметен. Какое усыпление! Без фотоаппарата я вряд ли бы запомнил хоть что-то в Мариинском - - А так головомойка... Капель кривой сосулины как пулемет - с амбарного навеса. Спишь на ходу. Но выходной - подарок: - Другого здесь не будет... Я не пойду в гостиницу. Я дальше - к снежной сопке из первой фотографии. Последний дом, березка и поленница. Тут достопримечательность эпохи Невельского. И сопка "Батарейная" - - Обзор великолепен... Поселок и основан как военный. Почти одновременно с Николаевском. Подъем заснеженный. Глубокие следы: - Мои единственны и в камне исчезают... А наверху лишь ветер хозяйничает властно. И вышка с странной пикой - там пункт триангуляции. Весна осталась сзади, в Мариинском. Струятся травы желтые под вечную струну. И камни диковаты - торчат, как острова. Тут северные знаки, тут лишайники. Опять напоминаю, что небо ярко-синее. Приходится, а то - - Такая тундра... Сижу под вышкой. Чувствую, как мысли выдуваются. Под вой и причитанья, под вой и улюлюканья. Нет, небо всё такое же! Пожалуй, и синей, лишь облачка отдельные к полудню объявились. Обзор прекрасен - - Вид на два Амура... На общий поворот и пирамиды. Вот ведь обзор, и не без прецедента? Купе. Лежишь и, вроде бы, как будто и взлетаешь: Вторая полка, третья... - - И потолок раскроется - - Сейчас я задохнусь в библейском небе... И облачка такие же, из сна? В индийской позе лотоса - по мудрецу на каждом. - Это Нил! Это Нил! Кущи пальм и пирамиды... Да, Нил - из старой книги, что с застежками. Я снова убеждаюсь: - Дадут нам по хитону! На то и Поднебесье, и облачка курчавые. Всеобщий поворот проток и ниток тальника, а там, вдали - - Вулканы, пирамиды... Так подошло, что копилось уж несколько дней: - Это Нил! Это Нил! Это Нил, но Нил замерзший... Ну чепуха какая-то? Конечно же, замерзший. Но горло перехватит от волненья. Значимость места? Тут бывал Арсеньев. Тут сплавы гнали в Крымскую кампанию. Колесники дымили романтически - с неведомыми судьбами людей, давно исчезнувших. ...Прельщенный ожиданьем историчности, облазил сопку: - Батареи нет... Ни гильз, ни казематов, ни осколков. Не видно даже места, где бы стоять орудиям. Одно только название витает над базальтами - - А больше и спросить о батарее некого... Тут дикость первозданная. Тут Поднебесье, Вечность: - Струятся травы желтые, сухие, прошлогодние... ...Весна осталась сзади, в Мариинском. Сижу под вышкой - - Мысли выдуваются... Когда всё выдует, сам в камень превратишься. В такой же молчаливый и самопогруженный. И вышка, кстати, впрямь несовременная - - Возможно, что эпохи Невельского... Одна из первых, может быть, на берегу Амура, когда край был немереным и диким. Я не предполагаю. В основанье - бетонная плита с чугунной бляшкой, где надпись старым шрифтом и в середине крестик: - Военные топографы на Батарейной сопке... Чугунный круг и литеры по кругу. Срисовываю литеры с почтением к эпохе. Скорей всего, арсеньевской, но тоже так далекой. И вновь сижу, потерянный во Времени. Я понимаю - - Тундра... Базальтовые камни? И ветер от Амура хозяйничает властно. И потому о небе опять напоминаю: - Библейское, шаманское, японское... ...Амур после Софийска разделяется. Протока, что внизу, как будто Мариинская. Но северный рукав гораздо шире, и много ледяных полос до горизонта. Депрессия - - Провал Кизи-Удыльский. Запомните: - Удыль... Отметьте предварительно. Пока - как часть названия Депрессии - - Пока не отрываясь от долины... Всеобщий поворот, которому послушны - протоки, дуги тальников, которые вблизи - наверняка высокие деревья. Их парковость видна даже отсюда. А сопки, что вдали, - - Небесные, небесные... Сначала - потемнее, наверняка с тайгой. Но выше - только снежные - - И оттого японские? А самая высокая быть может и Шаманом. Тут так - стоишь на правом берегу, а на другом - опять всё тот же правый, давно отставший где-то у Софийска, что вызывает к карте недоверие. Шаман - конус вулкана - - Настоящего! Потухшего, размытого, но всё равно высокого. Что, может быть, с погодой как- то связано. Туземцы говорят: - Предсказывает точно... Шаманское, японское, библейское - - Тут нет противоречий... Всё чем-то подготовлено? В основе непривязанность, которой нет, но хочется. И день тому способствует, ведь выходной - - Подарок... Вот-вот - свободный день: - Имею право! Но тут же и спохватишься. Базальтовые камни - торчат, как острова, как скалы в океане. А океан - - Струящиеся травы... ...Лишайник - ржавый, охристый, оливковый и серый - - Вот вестник чистоты воздушного бассейна... И Севера, который проявляется - на Батарейной сопке в Мариинском - И камни, камни - - Камни и лишайники... Единственно, что может процветать? Под здешними ветрами, где крохи снега прячутся. За скалами. В траве, сухой и прошлогодней. Оцепененье, вестники, душа камней торчащих, что стоит знать - - И полюбить навеки? Ведь эти же молчат, погружены в себя, замкнувшись в одиночестве - - И думы их высокие... За вышкой Батарейная гора спускается ступенями к Амуру. Там снег уже сплошной. Какие-то кусты - - Сожженные морозами сирени? Шиповник лишь знаком, но ягод мало. А у меня и так забились оба валенка, когда съезжал сюда, не удержавшись. Под небом пирамид и райских кущей. Амуром сыт по горло, и день мой на исходе. И тени удлиняются: - Графичные до ужаса... От вышки, водомера и от камней торчащих. И от всего, что может бросить тени. Рельефность темно-белая. Пустыня. Хотя тут в одиночестве и властной тишине - мозг отдыхает, нежится. Я превращаюсь в камень, которому и ветер не помеха. Последний взгляд на скалы в струящейся траве. На редкий снег, что прячется от ветра. На дикую поверхность, на лишайники - почти необитаемого Нижнего Амура. ...Де-Кастри тут влияет на погоду - - А скоро Николаевск и Северное море... "Мешок со льдом", как говорил инспектор и автор афоризмов Лев Васильич. Низинная страна - до Богородского. Но справа еще будут нам отроги: - И Нил замерзший... Будет много дней - до озера Удыль, где мне предназначенье. Стою у странной вышки. Флотилии не видно, но заводь от Амура расширяется: - Да это вход в Бол. Кизи! Вот уж не знал тогда, вблизи чудовища амбарной эстакады. Де-Кастри, Кизи - - Мысли здесь масштабные... И озеро теряется за поворотом гор. <...> Пока подъем сравнительно спокойный. Долез до половины. Где-то выше должна быть и удобная дорога, которая для тех, кто осторожен. И мыслями я там, на "пятачке". Я, как казак Самсон, из-под руки увижу, может быть, флотилию наследника, плывущего под всеми парусами. Осталось метров десять до дороги. Лощинка, правда, мельче, почти что вертикальная. Карабкаюсь уже на четвереньках, вонзая носы валенок, как на столбе электрик. Уже, пожалуй, что рукою дотянуться? Но что-то хрустнуло под заднею ногой, и я поехал вниз катастрофически, стараясь только выровнять паденье. Сейчас об лед?! Сейчас - ни кости целой: - Черт бы побрал законы гравитации... Казак Самсон, привет тебе, коллега? Как вывернул, не знаю. Очнулся весь побитый. Кой-как перекатился, но не сразу. Еще сползал, но медленней, не так катастрофически, пока не утвердился в заснеженной лощинке и сбил-таки инерцию паденья. ...Как радостен Амур! Наш марсианский транспорт отсюда как кузнечик. Только странно, что он ко мне имеет отношенье, какое-то такое отдаленное. О том, чтоб вверх опять, не может быть и речи! Не приняла гора. Еще благодари тот камушек под пяткой, который мне подставили - - В последнее, наверное, мгновенье... Лежу в снегу, блаженно улыбаюсь - - И разжимаю пальцы понемногу... А в них - пучки травы, невероятно пахнущей. Цеплялся - - Тормозил земное притяженье? Лежу, закинув голову, среди растений милых. Снег теплый, небо синее и солнце ослепительно. Такое ощущение, что заново родился. Я понимаю - это после встряски. Сам виноват - - Один полез на стену... Но что-то есть еще? И я подозреваю, что здесь урок, второй раз за сегодня. А первым был рачитель водоемов. Я влез бы, оставалось - рукою дотянуться? Но полетел, да так, что рыбари сбежались: - И не разбился ведь... Судьба послала камушек? Возможно, что Амур свеликодушничал. Как будто кто ладонью оградил. Продемонстрировал, что может рассердиться, но удержал в последнее мгновенье. Да, так же, как и сбросил - - Наглядно и предметно... И справедливо? Надо знать границы. Я, кстати, видел сверху - И горы Богородские... Других там тоже нет. Так что - - Прощай, Амур? Там мне не будет поводов для дерзости. Конечно, можно думать по-другому: - Полез, свалился... Что тут необычного? Но вспомню, как бросало, и снова пальцы скрючит - - Отчаянно цепляюсь за травинки... ...Внизу разлиты лужи. Всеобщий поворот. Махальщики давно вернулись к лункам. - И мне пора слезать... Там наши потянулись, наверное уже закончив профиль. Возьму с собой травинки? И, в честь Аури, салатных лишаев, что кажутся съедобными. А всё-таки - - Боюсь особо шевелиться? Урок усвоен, но - гарантии отсутствуют. Снег теплый, небо синее, и солнце ослепительно. Пахучие растения мне говорят: - Останься... И я вполне согласен? Так встряска повлияла. Лежу и улыбаюсь, что забавно. Когда решился выползти из ниши, швырнуло еще разик. Но с осыпи съезжал - уже самостоятельно, как победитель Аури. Иду мимо пингвиньей популяции. Все видели полет мой и смотрят с восхищеньем. На дурака, полезшего на стену. И, вопреки традиции, живого. Не как казак Самсон, но тоже бородатого. А наши ничего и не заметили! И я не стал рассказывать, лишь показал лишайники: - Годится на закуску? Но вкуса никакого. Наверное, не самые съедобные. Зато мои травины, память Аури, у шефа вызывают интерес: - Микробиота? Надо же! Семейство кипарисовых. Есть даже крохи-шишечки. И запах "специфический". - Ты не выбрасывай, тут может быть открытие! Это эндемик южный. Здесь вроде бы не водится. Дай веточку - ботаники посмотрят. Ты, может быть, прославишься, тебя увековечат. Да я бы сам не выбросил: - Начну-ка я гербарий? Мне предстоит немало приключений. Во что еще вцеплюсь, откуда буду падать - - Слова не отражают динамику процессов... ...Мы добираем точки по теченью. Тряхнуло меня, видимо, серьезно. И, вместе с запоздало явившимся ознобом, всё - как галлюцинация, от коей нет спасенья. Торосы в боковом вечернем освещенье? Зловещие - - Особенно их тени... Я говорил - "графичные до ужаса". Теперь и сам не рад: - Теперь они такие... Мне жутко от заката через винт. А темные полоски дальних тальников - вдруг подъезжают к самому лицу и светятся багровым частоколом. Так я внутри салона переживаю точки. Закрыв глаза - - В плену галлюцинации... И Богородское встречаю с облегченьем - - Огни, по крайней мере, не срываются... <...> I. 12. Край света - не пустые слова Мне кажется - пора о том, что предстоит: - Где, как, когда... А то одни намеки. Что, впрочем, не из хитрости. Ответов ясных нет. Пока лишь "где", и то лишь приблизительно. "Где" это там, куда сегодня едем. Прочувствуйте звучанье: - Удыль, Удыль, Удыль... Тяните гласные - - Так ветер завывает? Унынье и тоска, тоска и завыванья. Сегодня лишь обычная поездка. И мы еще вернемся в КООП-цивилизацию. И я еще масштабен, еще имею право смотреть на всё транзитными глазами. Прежде всего, на карту, где Удыль растянут по оси такой Депрессии, что сам Амур теряется: - Низинная страна... Моя судьба ближайшей пары месяцев. ...Депрессия, провал Кизи-Удыльский, была когда-то морем. Соленая вода - плескалась у Шамана, торчащего вулкана, как где-нибудь на северных Курилах. Дно моря отступившего. Озера: - Удыль, Орель и Чля... Происхожденье общее. "При устьях малых рек" (как, например, Ухта), "подпруженных наносами Амура". Ухтинская протока напротив Богородского. До Удыля ледовая дорога - так, километров двадцать. Чуть-чуть не доезжая, село Кольчем, наш пост стационарный. Кольчем мне предназначен, хотя и не сегодня: - Сегодня лишь мелькнет в пластмассовом окошке... "Порядком" тощих домиков на берегу протоки. Порядком, мне пока что нейтральным. ...Низинная и ровная страна. Не замечаешь, что заехали на озеро. А между тем мы в самой середине - - Сверкающая твердь и синева небесная... И в смысле завываний - никто не тянет гласные. Наоборот, день чрезвычайно тихий. Сплошные арараты и эльбрусы. И ярусы тайги, вплотную подступившие. Но небо - это первое, что тут воспринимается: - Густой кисель ярчайшей синевы? Да, как кисель, раствор небесной синьки, где плавают миражные вулканы. Вот так обманчиво звучанье Удыля. Конечно, тут бывают завыванья. Но этот день меня освобождает - от многого, которое копилось. Кисель небесной синьки теперь задаст свой тон и укрепит позицию на берегу протоки. Где пост стационарный, куда я напросился, - при всей лаборатории и даже на два срока. Из части III "НЕЖНЫЕ ЧИСЛА АПРЕЛЯ" III. 7. Туманные девы-ганиги Утрами, если нет других занятий после кофе, я созерцаю странные картины. В окошко кухни (в сторону Ухты) картины как бы в рамке: - Театр китайских теней... Как бы в немом кино проходит бабка с трубкой. Китаец с деревяшкой (одноногий). Два юниора - те с велосипедом. Один в седле, другой толкает сзади. Проходят медленно, безмолвно и куда-то. По несколько раз в день, как привиденья. Пурга им не помеха: - Живые ли они? Бесплотные, плывут мимо штакетника. Бывает, что за день мне только это: - Пурга, Ухта... Фигурки нереальные? Их кто-то вырезал, наверно, из бумаги и медленно проводит на веревочках. Да что там днем? Даже глубокой ночью - из тьмы раздастся скрип велосипеда - - Фонарик закачается... И те (оба в беретах) плывут безмолвные. Печальные, как тени. Пиратик тоже чувствует их издали. Всегда рычит с необъяснимой злобой. Бросается, что самое ужасное. И всякий раз мне надо успокаивать. Да, ночью? Держишь так взъерошенного зверя, пока шаги не смолкнут, удаляясь - - Шаги потусторонние в кольчемской тишине... Лежишь в постели с сердцем колотящимся. <...> Но я действительно спокоен в смысле балки. И не боюсь ни ставень, ни скрипа половиц. Я думаю, Дух дома меня оберегает, по крайней мере - терпит молчаливо. Спровадил тетю Катю - - Двор Белого Клыка... Весна, похоже, время под снегом не теряет. Вытаивают грядки. С тесовой крыши капает. И дом скрипит, как ветряная мельница. Чищу Пирата снегом - - Как ковер? Лежит, как будто бы его так чистили всегда. Ворона созерцает нас с дуплянки. День протекает вроде незаметно. Схожу в библиотеку за новой сеткой книг. Беру, что приглянётся, смотря по настроению. Но краеведенью всегда приоритет: - Нижний Амур... Имею массу выписок. Новейшая история, шаманство, ботаника и "разное" - - Зачем? Кольчем загадочен, и знать кое-что надо. Для подкрепленья смысла этнографии. Моей, а не вообще - - Моей в широком смысле... Хотя бы этих дней, дней нежного апреля. И смысла моего Кольчема ненаглядного, который, вероятно, не случаен. Тайфун - - Табу на всё... На сопки, на тайгу. День слабо пожелтеет и уйдет - - Как будто ничего не показавши... Но где еще? Нигде, кроме Кольчема. В моем блокноте много всякой всячины - - Как кадры кинохроники... И день не пропадет. Когда-то проявлю эту катушку пленки и стану смысл искать, если он тут присутствует. Да, кадры? Кадры дня. Вот, например, с вороной. Пират бродит по отмели. Я чищу его снегом. И мягкие губы кулак теребят: - Что у тебя для косматого? И несет, и несет с Удыля. И свершается день незаметно. Я готовлю свечу на тот случай, если вновь не дадут электричество. Свечи я экономлю. У меня тут еще есть светильник соляровый - - Лампа... Подрезаю фитиль. Масла в лампе порядочно. А ведь сколько я жгу - - Всё порядочно... И кружка у меня лабораторная. И лампа Аладдина - из пикнометра, то есть ее стекло -обрезанный пикнометр, а так она нормальная, с широким основаньем. Но зажигать огни пока что рано. Где-то закат свершается. И тихий полумрак - еще часа на два. И кабинетик - еще часа на два в оцепененье. Читать нельзя. Подбросишь кругляков - - Следишь, как занимаются... Порой мне удается, чтоб - только лишь они или стук ставень, - Чтоб только сумрак длился в кабинетике... Да, хорошо. А выйдешь на ступени: - Несет от Удыля... Пиратик, моя тень, берет печенье мягкими губами: - А кто будет хвостом махать, косматый? Пурга обычно к ночи утихает. И мутный свет луны присутствует неявно. Разве есть еще что-то, кроме хребтов за прерией, - Кроме души, стоящей на ступеньках? Свет так и не зажегся. Кормлю Пирата ужином: - Ну и тень от хвоста - При свече на печи... Чем не стихи? Тоже кадр из блокнота. Проявлю - - Возвращуся в бунгало... Нежные числа апреля! Я их люблю, хотя бы потому, что всё меня касается. Потом не успеваешь. Придут другие кадры - - Перегонят... Положим, коготки рододендрона - не очень-то примета - - Но с Амбы? Но обещанье радости. Весны. Весны в Кольчеме - той, что ждешь давно безотносительно. Весной ты вровень, каждая примета - еще отдельная: - Апрель - весь обещанье... А после что? Всегда перегоняет. Потом - не успеваешь всё записывать. Но этот мой апрель не где-то, а в Кольчеме. Причем - до навигации, практически до лета. В условиях приближенных. Знакомое волненье: Посмотрим на Кольчем и на отшельника... Пиратик, моя тень: - Отвык без его морды... Чуть пропадет куда-нибудь, тревожно на душе. Любимчик - так сказалось само, еще когда-то. Вот и сейчас - - Волна горячей радости... Задышит, вздернет нос: - Ууу, я вернулся... Возник у печки. Знает, что любимый. Башка с белой полоской и тряпочки ушей, всегда вперед загнутые. А лоб его - медвежий. Обычно спит в сенях. Гремит оттуда миской. И очень чуток в смысле привидений. Найду его во тьме, чешу башку. А перестану - - Трогает настойчивою лапой... Тушу свечу, и мутный свет луны, как у Арсеньева, окошки озаряет: - Да нет же... Так слегка. Идет по окнам. Сначала - по удыльским, потом - и к огороду. Удачная находка с кругляками? Так больше треска: - Утром береста... И Новый день? Возможно, такой же, как сегодня. Уже, впрочем, вчерашний, оставшийся в блокноте. III. 10. Из разряда предметов "бо-бой" Тень тети Кати: - Вы один живете? На балку смотрит. Балку потолка - с подпоркой из ствола, наверное - листвянки, не очень, впрочем, толстой, но всё-таки солидной. Бабенка глупая, слюнявая, в рванине. Однако же - ульчанка и быть иной не может. Почтенье к балке, хоть ты и шпионка. Почтение врожденное - - Влиянье неолита... Подпорка, балка, печка - для ульчей неразрывны. Имеют смысл сакральный. Я "человек хороший", но многого не знаю. Наверно, и не должен, как, вероятно, думает соседка тетя Катя. Но я таки этнограф, хотя и доморощенный. И у меня свое почтенье к потолку. Пока пурга, немного о сакральном. Не увлекаясь перечнем - - В порядке постановки... Мне повезло, что я попал в Кольчем. Причем не как этнограф, а "научник". Да и науки-то на час возни у проруби, включая рыбок, ведра, созерцанье. Конечно, тишина тут эталонная. Природа первобытна, что нет нужды доказывать. Но вновь я бормочу: - Кольчем не прост... Хотя чем именно, так сразу и не скажешь. Не скажешь и не сразу - вот в чем штука! Приходится мудрить, ссылаться, что-то сравнивать. А вывод ускользает до нового "не прост", которое настигнет обязательно. Я бы вообще остался с тишиной и был бы только ею и доволен: - Однако самолюбие... И ведь попал сюда - не просто, а по линии, без коей не попал бы. Я знаю и про балку, и что мое жилище - не столь лаборатория, а в прошлом дом шамана. И что жилище это сакральное до гвоздика, вплоть до ступеней сбитых, где мы сидим с Пиратиком. Да, хорошо. И день без разговоров сам по себе достоин Красной книги. А здесь бывают дни длиной в неделю, о чем я с удовольствием опять же сообщаю. В порядке постановки, к вопросу и так далее - классический пейзаж и то, что не кощунствую. Хотя непреднамеренно могу и ошибиться. И претерпеть воздействие Кольчема. Вот несколько легенд, рассказанных Алиной. Легенд, с которыми я здесь сосуществую. Как иллюстрация того, что может быть, и для коллекции подобных, непечатных. Сначала не Амур, а где-то на Оби. Рассказ художницы, Алининой подруги. Участницы поездки в мир "неофициальный", с какой-то экспедицией научного характера. Да, где-то на Оби. На острове (где, кстати, отмечено явление магнитных аномалий) нашли некую маску "из легкого металла" и стали делать оттиски на майках. Рабочие - мальчишки, народец безответственней. Наверно, волосатики. Те, что всегда с гитарой. Никто не останавливал, а может, было некому. Костер патлатых - дергают гитару. Но с темнотой - "шаги большого существа". Шаги и тени около палатки. Что-то такое жуткое, из камня. Всего палаток было там тринадцать. Начальник выскочил: - Вы тоже это видели? Все видели, все сгрудились. Возможно, аномалии. Но те, что с отпечатками, погибли в скором времени. Как, например, один - "без признаков насилия". Плыл в лодке, закричал, упал на дно и умер. И у другого лодка - вдруг "встала вертикально". Художница отнюдь не психопатка. История почти документальная. Еще легенда, столь же достоверная. Уже не на Оби, а на Амуре. В селенье Булава, уже нанайском, реально существующем поблизости. Это уже рассказ этнографини, довольно пожилой, из Петербурга. Стремилась в Булаву по специальности - "обряды и тотемные деревья". Жила в доме шаманки Алтаки-Ольча. Возможно, той, чьи фото в таком множестве показывал мне Леша, любитель колорита, еще тогда в Хабаровске. Морщины помню, бубен. Этнографиня, кстати, "рецептор благодатный". Свою командировку получила не очень-то удачно. Что-то с ногой у матери. Мать заболела, ей - командировка. Конечно, не спала. Всё "думала и думала". И Алтаки-Ольча наутро: - Ты не бойся... Она не умерла! Сидит, вытянув ногу "на мягкий табурет", то есть на пуфик. Шаманка не бывала в Петербурге. Да и вообще как будто бы нигде. Лишь Булава, где нет многоэтажек. Нет мягкой мебели и прочей обстановки. Но ей сегодня снился "огромный дом из клеток". Наверное - в разрезе, на просвет. Квартира "с старой женщиной" и городская мебель. И всё совпало, в том числе и пуфик. А через пару дней действительно письмо. Рассказ этнографини, изложенный Алиной. И мной лишь приобщенный к коллекции легенд. Тем более, что сам - в шаманском доме. И я читал о "переносе зренья". В места весьма далекие, в миры Верхний и Нижний. Шаман потом лежит, сведенный судоргой. Похож на мертвеца. Никто его не трогает. ...Вторгаться в шаманизм не всякому дано. Терпение и такт - "люди" капризные. И даже у Алины в селенье Гвасюки был промах, когда такта не хватило. Внезапно поднялась температура. Рвало Алину не переставая. Хабаровский профессор определил причину: - Шаманы обнаглели! Нельзя быть любопытной. И я урок усвоил. Но несколько раз в день - мимо меня проходит бабка с трубкой. И за Ухтой - ландшафт, если угодно, выматывает душу: - И ведь не оторвешься! Вот-вот, ландшафт? Читайте Гумилева (Л.Н., а не поэта). Читайте - книга умная. Про этносы, влияние ландшафтов - на душу коллектива в изоляции. Да, изолят, как, например, кольчемский. Удыль, Ухта, Амур: - Вылавливай, что надо. Пейзажи больше плоские. Провальная структура. И горы закрывают от остального Мира. Зачем тут паровоз, крестовые походы? Ну разве что китаец сменяет нож на шкурки: - Столетия как дни... Без государства, без городов, без армии, - Вполне без понедельников... Ландшафт определяет и влияет. Кольчемцы, например, ихтиофаги. Дерсу (арсеньевский) охотник и "лесной", с душой другого этноса, то есть не "рыбокожий". Учение об этносе как неком коллективе, в чем-то отличном от других народов. И противопоставленном чем-то особым, главным - в общественной душе, в дрожжах каких-то, что ли. Культура тальниковая? Я сам так сформулировал, но этот термин есть у Гумилева. Есть и "ихтиофаги" - научный тоже термин. Не столь я доморощенный, как виделось Алине. И, кстати, Гумилева мне предстоит прочесть. Ведь я пишу, естественно, уже не на ступеньках. Пишу в Владивостоке и знаю, что Кольчем - сон золотой, куда не возвращаются... Так что пока - "не прост" и на ступеньках. В моем хозяйстве - мыльница из бересты подручной. Во дворике - сушила вроде виселиц. И дом стоит на сваях. И прерия в метельке. Я рыбы не люблю. Я сторонюсь - обычных разговоров. Я отшельник: - Ни такта, ни терпенья... Но ландшафт, бывает, что выматывает душу. Какой локомотив? Когда лишь бабка с трубкой плывет мимо штакетника - - Кольчемская шаманка... Хранитель и носитель духовной эволюции здешнего этноса, то есть моих кольчемцев. Но я раз навсегда решил не любопытствовать. Ведь поплатиться можно и самым земным образом: - Севены вылетают и влетают... Не пустишь - взрыв энергии: - Природа-то двояка... Севенов, по словам Алины, много тысяч. Пространство, для меня - пустое, для кольчемцев- населено севенами с различным повеленьем, как будто бы изменчивым - - Смотря по обстоятельствам... Не затыкай хурбу! Меня, как европейца, "севены не касаются". Но образы их, следствия порою ужасают и чаруют. Последнее важнее, и я не затыкаю. Не буду голословен как этнограф. В духовной эволюции не создан паровоз. Зато фантазия, желание - на что-то опереться, что, в сущности, не так уж и наивно. Ну, разумеется, жлобовство, не без этого. Однако впечатления шлифованы веками: - И всё-таки поэзия. Вот что преобладает: - Поэзия подручных деревяшек... <...> Понятье емкое. "Бо-бой" - разряд предметов, несущих счастье. Это - махаон, гнездо удода и кэку-кукушка. Насчет кэку сомнений быть не может: - Хабаровск первым летом, открытое окно... Всю ночь я слушал джаз из Окинавы. Проснулся, и кукушка - из рощи, что за окнами. - В лаковое утро - За борт подоконника... Еще не понимал, что это счастье. Но свесился и слушал, не считая. А больше в моей жизни кукушки не встречались. Бо-бой? Я расширяю круг предметов. Из бересты солонка, ковшик-мыльница. Из ивняка - соро, плетеная тарелка. Всё это есть в кольчемском арсенале. Камышовая дудочка "пиппа": - Барашки-облака над здешней прерией... Конечно, не сейчас, но в мае, вероятно, такую пастораль не упущу при случае. Но то что мне для времяпровожденья, для ульчей выглядит немного по-другому. Охота, рыболовство - - Всё требует удачи... И для гарантии неплохо б что-то сделать. Кормление воды. Долбленое корытце. С ладонь, по форме рыбы, неглубокое. Нелепая штуковина, - Но ведь в родстве с "бо-бой"... Разряд предметов, приносящих счастье. Природа здесь такая, что всё одушевлено. И всё сильней тебя, и от всего зависишь. Зависишь от севенов. Я сам еще недавно: - Опять застучал лист о веточку... ...Почта "не ходит", и мое письмо, врученное кольчемской почтальонше, лежит уже дней десять неотправленным. Ответа нет, естественно. Но деньги - телеграфом. А больше ничего от Мира мне не надо. Разлив, весна - - Вороны разыгрались? О, тополя! О, доски тротуара! О, Солонцы - с вороньим ликованьем. И хочется вдруг как-то подобраться? Взлететь с крыльца таможни, например: - Круг в сторону Де-Кастри... Туманные столбы? Найти бы лишь позицию для взлета. Стою и чувствую, как вся система мышц просчитывает ей несвойственное действие: - Наверно, странно дергаюсь? То ногу подожму, то за плечо рукой - - Субъект непредсказуемый... Но псы кусают добрыми булавками. Мне с ними тоже весело: - Скорее в тишину? Где дом насквозь просвечен. И, главное, нет радио. Подальше от "огней цивилизации". ... Быт стал послушен: - Оживает печка! Бревно тлело с вечера и запылало. Сухарница с портвейном - это наскоро. Теперь у нас "провизия" в достатке. И всё - само собой, без раздраженья. И быт послушен, и - - Хорошая погода! Нет даже отрешенности. Субъект вроде не думает, но все его желанья воплощаются, вожусь, но как-то больше - вокруг дома. Зайдешь потом в каюту - - Багульник очарует... Так раз, другой и третий. Засмотрелся - и потащил его фотографировать. В снег, около удыльского окошка: - Букет в стеклянной банке... Ручей от огорода? Задумал кадр, а расстрелял полпленки - - Отличный свет... Чуть-чуть передзакатный. Весь огород сливается в Ухту? День-два, и снег сойдет. И тот, который был. И тот, который - нанесло тайфуном. Пора, наверно, думать о ходулях. Всё превратится в волны у моего крыльца? Положим, вертолет - - Но ведь и тот сломался... Зальет сначала берег, после - сваи. И волны станут мне заглядывать в оконца. ... Под вечер синева необычайная. А на священном дереве одиннадцать ворон. Я посчитал - - Одиннадцать! Все в сторону заката? Умолкнут и внезапно раскричатся. Как мне остановить этот апрельский вечер? С ручьями, синевой, с бурьяном под окошком. Я пробую, - Но я какой-то новый. И тянет на простор, чтоб видеть, как вороны. Имею опыт - - Поворот Ухты... Цепочка из вазонов, из обгорелых кустиков. И ты один - - Уже напротив гор... Тебе лишь одному погаснет зорька... Я изучаю нрав проток. Тех, что текут. И тех, оцепеневших. Пляж серых супесей, булыжники перловиц и розовые лужицы по пляжу. За новыми вазонами - каркас из ивняка. Наверно, балаган - Какой-то сенокосный... Переплетенный, проволокой скрепленный. Похожий нарисован у Ю. Сэма. Пляж отвердевший - - Темная коса... По сухарю, и снова тихий путь. Лемож уводит в новые вазоны. Пиратик - напролом и сверзился с обрывчика. Нет, псы мне не мешают, - Но лёд меня не держит? Ботфортам есть предел, а значит, и мне тоже. Пластинки льда и тающий апрель. И солнце с Чайных гор - - Прожектор на вазоны... Теперь вот свет - над правой ягодицей. А облака - - Они и в лужах розовы... Как сохранить, не знаю. Тут что-то с Взморьем связано, - Пока апрельской зорьке не погаснуть... Вообще с словами что-то стало трудно. Я пропускаю дворик, балаганчик, ворон сегодняшних: - Слов, что ли, не хватает? Не влезешь в мысли новому субъекту. Оставлю пока кочки, что в шахматном порядке. На каждой шапки трав, как парики. Такая справа прерия, темнеющая быстро. Разлитая вода успела подзамерзнуть. Не дрогнут парики. Зеркальная луна. Всё тонкое и нежное - - Апрельское... Настолько, что рванулось обратною отдачей: - Вот в тайфуне... Но это уже прошлое. Наклеивай свечу и не волнуйся зря? Пиратик же не думает, а счастлив. Лежит, откинув голову на кучу старых простынь. Не открывает глаз, когда даю печенье. III. 13. "Фактор Икс" Кольчем становится неузнаваемо апрельским. Тайфун притормозил, но ведь не отменил. А я, придавленный пластами седимента, на старых витаминах и ферментах. Не то чтоб падало, висело и скосилось, но цитадель, - А то и декорация? С туманными картинами, колдуньями. Тайгой, где я артист и зритель какого-то балета. Замедленные темпы? Мы с Пиратом - особый этнос: - Пьеса продолжается... Но реплики нужны уже другие, хотя бы для весны на огороде. Пока найдутся реплики, немного рассуждений. При свечке или без - кому какое дело. Мне всё же хочется рассказывать о Троицком и Сикачи-Аляне, не так давно отъехавших. Поездки эти сделали меня - участником туманного балета. Участником - с другим мировоззреньем. И, кажется, уже аборигеном. Чуть-чуть? Не просто так - и собственная мыльница, и балка потолка, - И свайное пространство... Вообще Кольчем, значение которого мне так непостижимо и заманчиво. Начну-ка издали, а то всё изолят? История Амура интересна. Тем, что как будто бы и вовсе не присутствует со времени Великого Дракона. Не весь Амур, конечно. Только Нижний. И только ульчи, то есть сокольчемцы. И только "малый радиус", доступный мне в ботфортах. Или еще недавно - в новых валенках. ... Тогда мне в Богородском не дали монографию, хотя Валенсий помнит, что была. Поэтому - Окладников, Джеймс Фрезер, Гумилев. Ну и Арсеньев - тоже, разумеется. Согласно Гумилеву (Л.Н., а не поэт), нет мест, не тронутых каким-либо из этносов. И деятельность этноса всегда оставит след, "неизгладимый на земной поверхности". Сюда относятся наскальные рисунки - на берегу Амура (у Сикачи-Аляна). Рисунки легендарного народа - - Народа "Ха"?! Так в книге Гумилева. Народы "Ха" ушли в палеолите. Куда, неведомо - - Волна оледененья... Рисунки на базальтах, однако, сохранились. Я их фотографировал, представьте. Народы "Ха" ушли, но по рисункам - они делали дротики и копья. Охотились они "великолепно". Были на стадии "магической культуры". И рисовали так, что хоть в Париж. Стиль импрессионизма - - А техника... О технике - я расскажу потом, при первой же возможности. Когда опять придется делать паузу. Совсем ушли или не целиком, но ульчи и нанайцы, наверное, наследники. Культура в чем-то схожа с наскальными рисунками. Вернее - с тем, что там изображалось. И первобытность, может быть, "не так уж первобытна". Аборигены стали развивать особую культуру - - Культуру изолята... Да, "из глубин истории" и вплоть до неолита. Окладников сказал: - "До развитого..." И делал выводы. Выстраивал концепцию, которая нужна, наверно, лишь начальничкам, как тот фанерный щит "нового быта". В историю без войн и как бы без истории поверить трудно - - Но ведь изолят? За Чайными горами, тайгой непроходимой, наверняка не этой - с брусникой и былинками. Китайская "Бамбуковая летопись" содержит мало сведений о том, что на Амуре. Отрывочные записи - о "рыбокожих варварах": - Юй-пи-дауза... Выраженье хроники. Китай и сам-то был в глубоком изоляте, скорее - добровольном, чем естественном. Союзы - то с чжурчжэнями, то даже с Чингисханом. Терпели поражения - - Не до юй-пи-дауза... И на таком вот фоне - рокировка. Чжурчжэней победили, и часть их из Приморья (по Уссури как будто) добралась до Амура и стала растекаться, туземцев вытесняя. Войны как таковой, наверно, всё же не было. Ассимиляция, взаимное влиянье. Утрата памяти и даже языка. Всего лишь - рыболовы и охотники. Обмен товарами, но редкий, вероятно: - Амур - лишь по течению... Особо не поплаваешь? Пространство, первобытность, беззащитность. Магическая стадия: - Обряды... Китайская экспансия всё же имела место. "Чертов утес" в Хабаровске - буддийская святыня. И, к удивленью, Тыр, где мы недавно были: - "Храм Вечного Спокойствия"... Почти у Николаевска. Силенок не хватало? Отсюда фальшь и в хрониках. И в картах, где показаны большие города. Что, кстати, и вводило в заблужденье, способствуя условьям изолята. И уж совсем легенда о том, что Македонский - был на Амуре, спрятал - "оружие и колокол". Казачьи отряды нашли какой-то столб, где так написано, но столб потом украли. А больше никаких следов "неизгладимых". Стоянки и поселочки - такие как Кольчем. Ну, не совсем, конечно, и такие. Но тишина - кольчемская, и круглый год отрезанность. Я, помню, удивлялся в Солонцах, когда увидел строящийся дом. Буквально - как баран на новые ворота. Отвык в Кольчеме, чтобы что-то строилось. Ну, клуб и магазин - в году этак тридцатом? Тогда же и Ды-Ю укоренялась. Ей бревна не кольчемские, откуда-то еще, навряд ли даже с Нижнего Амура. Всё серое, всё древнее, всё темное - - От близости тайги - Кедровой эманации, всё быстро окисляющей: дрова, лист из блокнота, бумажку бересты. - Всё, всё - в цвет неолита... Под стать и популяция, которая в наличии - - Потомки "Ха"... Не стану обобщать, но жизненная сила их - тоже потускневшая и интерес какой-то несерьезный. А между тем, согласно Гумилеву, "внутри огромной черепной коробки" народа "Ха", то есть неандертальцев, наверно, что-то гнездилось - - "За дугами надбровными"... Вытюкивай бороздки на базальтах? Будь импрессионистом, мечтатель-одиночка? Поведай об Амбе, о тайнах Чайных гор. Уйди из стаи, где закон дубины. Явление поэзии? Пусть техника тяжелая (взять те же петроглифы у Сикачи-Аляна), но чудо из чудес, в природе невозможное. Зачем, никто не знал и до сих пор не знает. Для объясненья чуда Гумилев включает "фактор Икс", влиявший на историю. Он же и "дрожжи" этноса как некую субстанцию, отличную от всех других сообществ. Неясно, что это, но что-то, верно, "гнездилось". Тому свидетельств множество: - Не раньше - и не позже... Хотя сам Гумилев спускает "фактор Икс" еще глубже по времени - - Старее неолита? Ну что ж - века в Кольчеме неизменны. Без войн и государства - вполне могло быть раньше. Но я уже - "с ошибкой не расстанусь" и буду до конца неолитянином. Маячит общность с лирикой - - Маячит "фактор Икс"... Свобода реализма и фантазия? Смотрел еще недавно с таким пренебреженьем, а тут - другая крайность, целебное влиянье. Мечтатель-одиночка и импрессионист - - Интеллигент из каменного века... Лирический бродяга по Нижнему Амуру? С сознаньем, как в заливе, что к Солонцам, за мысом. Наверно, из таких шаманы получались - технический прогресс не засорял мозги. В целебной тишине тысячелетий - и Верхний мир, и Нижний, и Средний, что в наличии. Навряд ли это цвет интеллигенции. Опять же - ранги, разные возможности: - Шаманское наитие... Во-первых, вдохновенье. А во-вторых, внушение, хотя б чтоб не побили. Шаман без одеяния и разных атрибутов - обычный человек, - Но в одеянье крепнет! Способен к чудесам, как пушкинский Пророк. С душою встрепенувшейся - - С душой неолитической... Львы, ящерицы, черви и драконы - защитники шамана: - И рысья шапка с ушками... Запугиванье - тоже элемент, продуманный веками для нытиков и критиков. Гессел (вотчессел) - колотушка для бубна, вся в разных гадах: - Жабы куттуэ... Унчху с заплаткою - наверно, доставалось? Наитие - ворчащее, гудящее. Да, элемент внушенья. Но севены, верней - их образы (севены-деревяшки) - шедевры вдохновенья. Уже традиционные. Тираж многовековый, доступный для любого. Буччо - вроде бочоночка с ромбической головкой. И ноги полусогнуты и сдвинуты. - Чтобы воткнуть в нос лодки... И он уже летит? Расправив треугольники, а ветер поддувает. Буччо - самый любимый из "деревянных люди": - Попутный ветер? Леша подарил. Но есть такие "люди", что без рук. Унылый и угрюмый, как наказанье "в угол". Рук нет, а колет пальцем! Уводит в лес и колет. Чтоб ел смолу листвянки. - Жуй, - говорит, - смолу! А то проткну? И зажуешь, как миленький. Ведь колет пальцем - в шею, не куда-то. ... Вот что в Кольчеме тлеет, что для меня закрыто. Что далеко от бражки с веселенькими бабами. Но близко к тем зверькам, рассевшимся по веткам. Да и к шагам под окнами, к хребтам амбаобразным. Закрыто, но не только для меня. Практически закрыто и для ульчей: - Хотя и цитадель, но с председательшей? Спектакли - для киношников, вроде Алины с Лешей... Да, дрожжи этноса? Читая Гумилева, это, наверно, что-то вроде жидкости, крепчающей, как бражка. Но крепость выдыхается, а то и разбавляется сторонними вливаньями. Артель рыболовецкая? Конечно, колокольчики. Конечно, "бубнят бубны": - Но это ненадолго... Разбавлен неолит, что очевидно. Новейшая история - для Нижнего Амура. Смотри вслед уходящей бабке с трубкой? Халатик всё еще "монгольского покроя". Какого она ранга, неизвестно. Наверно, невысокого: - Навряд ли философствует... ... И я не вечен здесь, Пиратик - то же самое. И даже этот дом - - С разбитыми ступенями... Конечно, постоит, пока севены. Пока не рухнет балка и пол не провалится. Мне жаль зимы, моей секунды Времени. Жаль зимних декораций кольчемского балета, среди которых мне - уроки неолита и полноценной жизни, как ни странно. III. 14. Аянские рождественские ели Утро проходит, а я еще дома. Саботаж обстоятельств, не выспался: - Как-то всё не по мне... Я ругаю себя обывателем. Только двигаюсь вяло: - Отложить, что ль, до завтра? Не отложишь! Я знаю - не найду себе места. Спички, нож и трояк. Но сижу с полчаса, размышляя - для чего мне трояк в Поднебесье и зачем мне вообще Поднебесье. Нет, не то настроенье. Не так - на Заоблачный Путь безоглядный. Как нагрузка и выдумка лишняя. Чтоб себе доказать - - Обывателю... ...Не ругаю Кольчем - - Только пусть он закроется... Безоглядностью пляжа, вазонами? Сильный ветер от озера. Муть. И - - Корявая строчка у фанзы... Фанза - тот балаган сенокосный, где "кусают в плечо" сокольчемцы. Летом тут - и сараны, и ирисы. А сейчас - бесприютность и холодно. Как погода меняется! Пять минут - и затменье. Над Де-Кастри светлее как будто. Нам же - - Мрачность косматой Амбы... Нёрони (ягодицы) над Чайными. И за озером - всё "нёрони"? Еще более мутные, темные: - Великанши ничком... Может, спереди? Это как посмотреть на разрезы. ... Ветер воет в бутылке долины. Я среди нёрони: - Не приснится! Но такое мне тут демонстрируют. Я - лишь путник с глазами, на косе этой галечной. Дальше нет нам дороги по берегу: - Рисковать от косы? Переправа - туда, где залегли косматые Амбы, ползущие за нами по программе. Да, так ползли - как долг и как программа. Не отставая и не перегоняя. А ветер завывает как в бутылке и мрачность нёрони предупреждает. Поближе к морде третьего хребта, чтобы луга опять не закружили? Сомнительное дело - переправа. Но - по волнам и ряби, с предельной осторожностью. А лед пока что зимний, хотя и под водой. И "солнца луч неяркий" высвечивает волны. Смелею понемногу, бегу с попутным ветром: - Буччо привык к опасности... Размахивает крыльями. Но в середине треск! Пират вечно прицепится. Наверно, интересно, как я ухну: - Ух ты, Ух-та! Бегу уж во спасенье - вон к тем растениям, к высокому обрыву. На правом берегу три домика из прутьев. Даже покрытых сеном, тоже круглых: - Сферический шалаш... Приткнулся к одному, а внутрь залезть - мешает этнография. Какой-то бедный родственник от ветра отдыхает? А ветер пробует - то ту, то эту ноту. Сиди и вырезай из чурки нёрони. Севена, вероятно, как требует действительность. ...Я не договорил в прошлой главе - о рокировке после Чингисхана. О том, во-первых, что - пришельцы из тунгусов. А во-вторых, о следствиях для Нижнего Амура. Взаимное влияние? Казалось бы, на пользу. Но "дрожжи" разные, примерно равной крепости. И результат вливания - не "Ха" и не тунгусы. Потеря памяти - - Читайте Гумилева... И конницам Чингиса в тайге не разгуляться. В Приморье - вакуум, частично заполняемый мигрантами с Амура. Менталитет амурский, но тоже постепенно забываемый. Таким был, вероятно, и Дерсу? Таких Арсеньев спрашивал - о крепостях Приморья. И тоже делал выводы, выстраивал концепции. Материал богатый, но смеялись. Договорил, чтобы главу не править: - Только для этого... Плетеный "хаморан" - мой центр Вселенной. Ветер, холодина. И где-то Резиденция с отшельником. Что он играет там - на скрипке возле гроба? Навряд ли Гершвина - - Скорей импровизирует? Вытягивает ноты созвучно обстановочке, меняя темы с каждым новым шквалом. Дремлю у хаморана, как дома не дремалось - - "Среди высоких тальников", по Шренку... Действительно, "как кучи муравейные"? Маак видел такие на Амуре. Севена вырезал: - Страшнее, чем в натуре? В затишьях же - "ладони пахнут мятой". Сараны, ирисы. Спешить, конечно, некуда. Засохшие растенья окружают. Но, если я хочу Небесную Дорогу, надо вставать: - Программа... Будь моряком с "Кон-Тики"? Твой курс туда, где тучи. На дальнюю кулису. К Амбе, по счету третьей - - К третьей морде... Отчалил от Ухты через полоски тальника. Удыль тотчас же скрылся - - Амба переползла... Протоки, снег - - И завихлялись кочки... Пространство прерии с туманными столбами. И солнце, как прожектор, вело нас неотступно. Кругом сплошная мгла, а нам - прожектор: - Некошеное море спелой ржи... Хотелось, как тогда, опять залезть на мачту. Я мог бы предсказать предгорное болото! Пиратик, вырвавшись из плена трав и кочек, скользит, перевернувшись кверху лапами. И едет на спине по флюоритам. Поверхность бугорков с стеклянным блеском - - Вытаивают плети водолюбов... Уже не так, не листики отдельные. И мы - средь красоты зеленой этой. Я ничего не выдумал: - Нас привело прожектором! К затменью на Амбах. Не к самой, правда, морде. Но нам не исправлять - - Уже летят снежины... Уже влиянье туч, долина под ногами. Труба иных погод? В который раз сегодня охотно отступил бы: - Навряд ли что-то новое... Сирени, краснотал, ольховые кусты. Багульник, разумеется, но меньше. Надеюсь на трубу между Амбами. Между второй и третьей. Там голубой туман, какие-то сиянья: - Пройду под облаками... Куда-то навсегда и безоглядно. Но всё равно доказываю что-то? Во власти гор. Амбы, по счету третьей. Где сразу крутизна (черт сломит ногу!). Карабкаюсь опять на четвереньках. Всё точно повторяется. Завалы и коряги: - Мачты скрипят, прижавшись к крутизне... Корчи с землей и плоскими камнями: - Не самородок ли? Места золотоносные. Мы уже в туче, даже не в тумане. Мелькнет долина глубоко внизу и тотчас закрывается клубами снежной бури. Лифт, как тогда, и бок, такой же в точности. Такая же лощинка, где можно задержаться. Деревья в высоте, - Как на спине ежа... Им нет иного фона, кроме неба? Причем сквозят лишь ближние, а лифт многоэтажный. Ну-ка еще? Но нет - Завяз на склоне... И шквал лишает зренья: - Предел моих возможностей? Перестаю хвататься за сучочки. Съезжаю по собой же вспаханной канаве. Карман бока Амбы - - Между скалой и деревом... Заклинен ненадежно? В мрачнейшем молоке. Без зренья. Без энергии, растраченной впустую: - Зато не обыватель? Дурак, впрочем, изрядный. Вытаскиваю ноги - с трудом, поочередно. Съезжаю всё же как-то управляемо. До нижней впадины, промокший и избитый: - Лифт скоростной... Но вниз, из Поднебесья. Площадка, наконец. Всё же тайга и камни - - На нервы действуют... Стучит, скрипит, висит? Вон у Пирата вздыбилось боа - - Наверное, берлога под корягой... ... Сегодня предназначена - рождественская ель. Из тех, что наблюдаю со ступенек. Я по складам: - Аянские... Они всего темнее? Сам как-то догадался, без ботаники. Из нового - и гнезда какой-то птицы Рох. Такие, что нельзя не обратить вниманья. Скорей всего - орланов, покинувших заказник. А впрочем, может быть, что кто-то и остался. Ель - вроде тех, что были в Богородском. Но те-то крошки. Эта - - Гигантелла! И всё равно игрушечка? Рождественская елочка - - Ну, вроде пирамидки из кругляшек. Ветки совсем до низа, загнутые ресницами. А ствол как у осины: - Кора как у осины. Такая пирамидка симпатичная, тем более - в рождественских снежинах. ... Заполз в шатер под нижние ресницы: - Шатер как комната... Лежу на палой хвое. Тут не прибьет скрипящими стволами. А то один висел - над нижними ресницами. Такая крыша, что - метели не пробили. А хвоя и сейчас - - Неслышно осыпается... Мне, впрочем, не до хвоинок - скрутило ноги судоргой. Разулся, растираю, пока не отпускает. В шатре, где пахнет елью, где хвоя серебрится. Где солнечные зайцы блуждают по Пирату, уснувшему мгновенно, просунув нос в ладонь: - Сон под аянской елью... К нам снег не залетает. Чудесный сон, отпущенный Судьбой. Сон на боку Амбы, под пологом аянским. Таким, что даже вьюги не пробили: - Подстилка палых хвоин, загнутые ресницы... Вот мой аттракцион - сон под аянской елью. С утра погода скверная: - И сам, как неприкаянный... Причем здесь обыватель? Тут тайфун - его влияние, его же и программа. Раздвинул полог хвойной пирамидки: - Метет... Скрипит по-прежнему? Но надо обуваться и покидать шатер, отпущенный раз в жизни. Что должно понимать: - Отрежет половодьем... ... Вернулись по следам на флюориты: - - Что за апрель... Едва открылось синее, накрыло тучей. Сразу - - Три темные столба... Обсыпали и убрались к Де-Кастри. Не трогай Поднебесья? Сейчас тебя крылами накроет птица Рох. - Или Пирата схватит... Железными когтями утащит к себе в тучу. В гнездо, на бок Амбы, где мы недавно были. Но снова синева кольчемской прерии - - И птица Рох не властна в флюоритах. Разве что в дом могла перенести бы и чтобы печь сама бы оживилась. Ух ты, Ухта! Не разбираясь в тонкостях, вдруг ухнешь выше пояса - - Но это пустяки! И дальше себе шлепаешь. Апрельское наитие. Обрызганные жабры как у рыбы. ... Шары поочередно налетели. Как пушечные ядра: - Не только в нас нацелены ... Катались по всей прерии - от Удыля к Де-Кастри. Я утверждаю, что они - катились. Запомни навсегда батальную картину! Пират бежит по небу на косе. Туманные шары. И облака - по солнечному небу, уже передзакатному. Я сделал всё, что мог. И всё запомнил. И дом меня встречает дружелюбно: - Вернулся, не пропал... Всё знает про меня. Программы, вероятно, одобряет. Иди и делай что-то интересное. Иначе - обыватель и кислый человек, который недостоин закатного окна и кружечки портвейна солонцовского. Часть IV "ВОЛШЕБСТВА ОДИНОЧЕСТВА" IV. 1. О вепре, дирижаблях и капели Похоже, что весна всерьез подобралась к Кольчему. Капель до молока. Склон берега открылся топкой жижей. Там лодка, водомер. И вороток: - Наверно, чтоб вытягивались сети... На воротке ворона: - Всё! Всё!! Всё!!! И воробьи с карниза подтверждают: Стрип-тиз, стрип-тиз! Пип-пип-пип... Что "всё", о чем эта ворона: - Ходули, например? Ждешь небывалого, а эти уже видят кольчемскую весну. Такой, как она есть на самом деле. И кислород растет - - Его несут потоки с марей... Со свежей снеговой водой неудержимо. Не мерзнет уже прорубь - - Ни чистить, ни долбить... И измерения предельно упростились. Отнесу свои ящики, возвращаюсь с ведром. С мутноватой водой начерпаю, как всегда по утрам, кое-что: - Пипчики, пипчики, тип-типи-типи... Йог-наставник, кому рассказать про ручьи узких улиц Воронежа, про трамваи, дома непохожие, про афишные тумбы, каштаны? Мой наставник, наверно, задумался. Но потом, разобравшись в чем дело, рассмеялся бы: - Смысл не в деталях! И смотреть туда не обязательно. Ощущаю присутствие, но - у меня и Кольчем, и подснежники: - Черноземные, синие, первые... С этим тоже непросто чирикать. А пипчикам, должно быть, хорошо - за завесой капелей с карниза. С деревянных узоров окна - части дома, забитой навеки. Воробьи хоть обычные: - Всюду птицы небесные? И слетаются стаями к нам во двор спозаранку. Пират, конечно же, гоняет их с карнизов. Демонстративно выберет всё до последней крошечки. Но крошки среди щепок, конечно, остаются. И я обычно втайне подсыпаю. Те терпеливо ждут, пока мы уберемся. И за штакетом чёрте что творится. ...В почтовом ящике белеет извещенье: - Заброшено с летающей тарелочки? Однако как-то связано со мной и с Солонцами. Связь, несомненно, есть: - С таможней, магазином... Пойду без шапки, в пиджаке, ботинках: - В носки заправлю джинсы по-кольчемски... Во как! Тепло уже сейчас, и день вполне безоблачен: - Стриптиз, стриптиз, стриптиз! Краем тайги, каемкою сиреней. Подкосками на склоне береговой террасы: - Базальт... Из арсенала того же матерьяла, что конусы, округлости, разрезы. Опять о нёрони? Вчерашнего севена я потерял вчера же. Теперь боюсь возмездия - за то, что вырезал, и, вырезавши это, не сохранил, как должно, для действия защитного. ...Снега еще закручены кустистыми березками. Проваливаюсь, падаю. Давно промок, конечно. Пират залег: - Ууу-бук! Дорогой недоволен? Но нам опять к доске с маячной веткой. Залив непроходим - - Пора бы и признать? А я всё напролом, к той корабельной роще. Непроходим зимой, сейчас - тем более. Есть категории, что взять так невозможно. Разлегся на доске - традиция такая. Закинул в небо голову: - Жара... Безоблачное небо, но за Ухтой киты - уже висят, как будто бы на нитях. Наверно, испаренья начинаются? Ну, не киты, а, скажем, дирижабли. Такое характерно для Амура, о чем я расскажу в главе о Троицком. ...От белых дирижаблей, от запаха багульника и от воды, журчащей под доской, опять вставать не хочется. Опять же по традиции - придет неолитическая свежесть. Аттракцион, в Кольчеме, наверно, самый ценный. Устойчив по сезонам - - По двум, по крайней мере? Хотя себя уже не забываю. Я сам уже давно неолитянин. Столбы кососекущие, даурские листвянки: - Нет, там другой залив... Не стоит и пытаться? Мы левой просекой - так дальше, но спокойней. Куда, собственно, дальше, я не думаю. ... Тайгой водонасыщенной, тайгой почти что взрослой - - "Зеленый шум"? Зеленый потому, что среди шишек лиственниц - такие же пучки, как в тех букетах дома, еще зимних. А ветерки шуршат бумажкой бересты, и всюду свиристели, явившиеся вдруг: - - Гудит от ветерков... Вода и мхи. Вода и мхи, и корни - всё время спотыкаешься. Провалишься - тебя обдаст багульником! И солнце загорается у самого лица: - От снеговых горошин... От мхов водонасыщенных? И я не тороплюсь за переводом. Пират умчался в рощи - гоняет белых птичек. Возникнет и уже - - Там где-то, далеко... Мне - просека с столбами наклоненными и провода, провисшие петлями. Не тороплюсь - - "Зеленый шум" гудит... Как в заповедных рощах? В лице всё отражается - летящий дирижабль, береза поворота. И отражается, наверное, навеки. Мой йог-наставник: - Это ничего... До вечера (а то и до утра?) еще есть время: - Просека... И ты один на просеке. Пират умчался в рощи - гоняет белых птичек. Аттракцион кончается-таки у Солонцов, где сразу свалки, лужи, пилорама. Дома, однако, смотрят по-весеннему. Довольствуюся малым после просеки. Таможня: - Мдаа... Мое письмо лежит. За давностью забрать, что ли, обратно. Там и тайфун не тот, не те бумажки. Лишь перевод весенне-актуален. Хозяйски озираю магазин. Ассортимент и тут из каменного века - - Отрезанность и тут... Что даже нравится. Проверено давно на положительность. Меня тут тоже знают: - Что же у вас вина нет? - У нас тут самогон! Из очереди докторша. Я мог бы напроситься: - Как всё же тут живее! Не то что с непонятными мне ульчами. Но как-то, знаете, Кольчем уже вместительней. Как вспомнишь тишину: - Скорей, скорей отсюда! Конечно, по Ухте, ведь всё равно промок. По мысу с теми кочками-ублюдками. ... Где, стоит отвернуться, малый флот: - Развел пары... Так облако нависло? Над наливной баржой, трубой колесника - - Свирепые пары... Иллюзия полнейшая. Такое нынче небо? Такие облака: - Уже не дирижабли, а драконы... Летучие мудуры в полдневной синеве - Драконы, добрые летучие мудуры... Видение колесника? Понятно - Играет облако... Но ведь и это чудо! Хотя я уж давно у поворота, ублюдочные кочки попирая. Встречный ветер и небо в мудурах! Еще чуть-чуть и глянешь поверх них: - Меж облаков щетинятся таежные Амбы? Такое нынче небо незабвенное. Как много лишних слов? В Кольчеме тоже, собственно, есть топольки: - Вон домик... Калины, доски теса. Под тесом и мой домик с дымочком из трубы. После реки, за нашим поворотом. Я знаю, что когда-нибудь и это будет чудом. Уже неповторимым, как, например, зима - - Уже, как этот день? Я отпираю дом - лучи спокойные и всяческие зайчики. Он ждал - - Тут без меня... Тут все "бо-бой", хотя и называю по-другому. И после Солонцов как будто извиняюсь - - Ведь дом единственный... Курьез, но это правда. Я буду с шефом о ремонте говорить. Но это дело долгое. Пока что - люблю свой дом в таком именно виде. С побелкой отвалившейся, с закопченною балкой. Все двери у меня открыты настежь. Окошки - те совсем не открываются, но льют лучи весь день, с восхода до заката, как в городских квартирах не бывает. Как неожиданно является весна! Здесь под столом хранился мешок лука. Чеснок засох, а лук, как оказалось, пророс былинками и с ними перепутался. Несколько дней назад всё разложил по ящикам, чтоб высадить на грядках, когда земля оттает. Сейчас смотрю, а в ящиках зеленое: - Былинки реагируют на солнце... Вношу сей факт в дневник - Потом всего не вспомнишь. Диковина не так чтобы, конечно. Но и ручей дрожит на потолке. В окно - бурьян завалинки, что тоже не диковина. ... Благополучие. Мудрый покой. Весь огород течет под сваи дома: - Завалинки, бурьян, сушила и дрова... Мой новый мир, счастливый неожиданно. Импровизация - из саго с лимонной кислотой. Туда же - полтушенки, банку скумбрии. - И сухарей для массы... Любой бы отшатнулся? Лемож вошел, как будто поздороваться. Очарованный супом Лемож? Внезапно искусал Пирата: - Ай-яй-яй... И вот улыбчик изгнан. Пиратик же ест сахар. Но быстро миримся - - Мы все тут незлопамятны... ... Так незаметно день прошел и канул, - И мы опять за первым поворотом... Желтая лампа с тучкою маренго. Минута, когда дома не сидится. Когда забудешь всё и ничего не жалко. - Конечно, ничего такого не случается... Но и не сразу же - вечерняя программа. Гольцы светлы - - Сейчас зеленоваты... "На звонкий ряд ступеней"? Но что-то есть в вазонах: - Бухал Пират, заливался Лемож... Псы и сейчас еще смотрят туда - пристально, через протоку. Перешел, удивляясь себе. Новый тальник и стылые кочки. Там, в стороне, где Японское море, розово. Только: - Они не на это... Псы продвигаются только со мной. Пиратик было бросился, но сразу прибегает: - Ух, клацнуло? Да, это там, где кочки. Удыльский вепрь с железными зубами. Поспешно выломал нанайскую рогатину: - Молчат вазоны? Но - встревожены собаки. Там еще что-то клацало и лед трещал под тяжестью: - Что-то опасное притянуто Кольчемом? Надо б уйти, но инерция страха будет теперь постоянно в вазонах? Хоть постою, демонстрируя храбрость - - Даже решаюсь продвинуться... Звери мой тыл охраняют, конечно. Но неохотно: - Да ну его к черту? Слишком всё стылое, нежное, тонкое. Нет человеку тут места. Ладно, забудем? Опять тишина. Чистый запад, и быстро темнеет. Но с Удыля испаренья заметны, и на блокноте снежины. IV. 3. Конкретная весна В Кольчеме просыпаешься легко. Наверно потому, что некуда опаздывать. Всем есть куда, - Мне нет? Злорадно улыбнешься, досматриваешь утренние сны. Яркий шум отдохнувших нейронов? Мир, где случайности имеют здравый смысл. Где время не такое, возможности другие. Желания мгновенно исполняются. Однако иногда (как, например, сегодня) нет утренней свободы. То ли сны, то ли вообще не спал, как ненормальный. Спешить мне некуда, но и лежать не хочется. ...Оделся хмуро, вышел на крыльцо: - Еле видно пол старой луны... Влаги в воздухе много? Промозгло. Стой и жди, пока солнце согреет. Впрочем, в лунке ворчит подо льдом. Лунка, тальник и свайные домики - это есть, это всё на местах, - Но такое сегодня уставшее... Наварил себе кофе. Лью в кружку. Кофе стынет зеркальной поверхностью. Бродят белые пятна по стеклам. И бурьян за окном на завалинке. До того досиделся, что впрямь - ни за что не могу уцепиться. Стал срезать шишки с веточек лиственниц, но задел и пучочки. И сжег все. Весь букет, еще зимний, заслуженный? И опять - - Перед кружкою кофе... Что со мной, непонятно. Как связанный. Никуда - от бурьяна и пятен. Оцепененье Волчик нарушает: - А где ты ночью был?! Я на него сердит. Грызет-таки Пирата. Но просит извиненья. И вот - кормлю и глажу хулигана. У них свои законы - - Кто сильнее... Обоих причесал и успокоил. - Уходят "на брега"... Мне - та же тишина, но на душе светлей. - Подогреваю кофе... ... А Кольчем мой исключителен, хотя бы потому, что некуда спешить и незачем кривляться: - Всем надо, а мне нет... Зато неясность в мыслях - здесь нетерпимее, чем где-то вне Кольчема. Решил не вспоминать, однако сны упрямей: - Досматривай? А то оцепененье! Какое-то такое, что смысл в нем пропадает. Сожгу букет, - Но разве это действие... ... Копится стук колес локомотива. Разбитые ступеньки. О доме рассужденья. И о Судьбе, конечно: - О ней-то главным образом... Сны, впрочем, ничего такого не касаются. Досматривать мне нечего. Но нарушал табу, и вспоминалось что-то отдаленное: - Будильник не стучит... Но пятна передвинулись? Кольчем такое тоже позволяет. А вышел в сени: - Волчик и Лемож? Пиратик за калиткой - прогнали мародеры - - Еще смеются! Я вам покажу, кто здесь любимчик и кто самый сильный. Но учинять расправу немедленно не надо: - Пошли в тайгу, ребята? Ребята с удовольствием! Могли и без меня. Однако дожидались - хозяина, который мудр и знает. ... Всё тот же зимний вид. На первый взгляд, однако. Мхи разрослись - - Подняли фирн и держат. Прозрачные пластины, такие уже хрупкие. Такие уже тонкие, если смотреть на небо. И те, летучие, висящие на ветках (все больше почему-то справа по аллее), пружинят, если тронуть. - Конечно, они первые... Живое облачко, похожее на губку. Багульник и брусники - тем только нагреваться? А эти уже чувствуют, чуть солнце просияет: - Наверно, и зимой... Ажурные конструкции лишь притворялись рваными клоками. И те, что под ногами, уверенно пружинят. - А это что, позвольте... Еще микробиота? Нет, вроде не она, но только не брусника. Готов поклясться, что - не северные знаки. Я обнимаю голову Пирата: - Так скоро не угнаться за растеньями... И скоро не почистишь куртку фирном и не умоешься небесными икринками. Как глупо я потратил этот день. Икринки фирна: - В каждой небо плещется... Березы и листвянки, как мох, только повыше - Какая может быть неясность в мыслях... Я чищу куртку. Солнце просияло: - Завтра будет поярче гореть... Волчик рядом лежит, как ни в чем не бывало. У Леможа улыбка затейника. Но ревнивый Пират недоволен! Не стерпел, и опять его грызли. Вот - скулит под даурской сиренью, мой единственный, самый любимый. Стая в общем-то? Волк самый крупный - соответственно, и привилегии. Не могу отказать - чаще с ним говорю, чаще глажу и даже советуюсь. Драк всерьез, впрочем, не возникает. По куску сухаря, и согласие. - И умчались к заливу... Значит, мне туда тоже? В догорающий вечер апреля. ... Залив в снегу, но ручеек темнеет. К обрезкам свай - шумит, как вездеход. И с заводи снимаются - - Две уточки? В полете характерного рисунка. Тут птичий заповедник, если помните, - О чем гласит табличка у амбара... Озерная страна, закрытая долина. Законом охраняется. Никто - без разрешенья. ... Но с головой неладно - - Какой-то день давящий... И даже уточки не дали должной радости. Глазами проводил: - Рисунок характерный... Ушли к вершине снежного залива. Полдня оцепененья, полдня у кружки кофе - - Потерянное время для отшельника... Тайга полна "творящими словами", а мне сегодня смысл их недоступен. Есть серо-синий вечер, краснотал, унылая река, шумящая за сваями: - Душа бескрылая... Тоска невероятная. Хочешь пропасть - приди сидеть у вышки. Нет, я пробрался дамбой до вазонов! Скрипит там, и спасибо, что не клацает. - Реликтовый субъект... Да, где-то возле Ялты? Есть даже негатив неотпечатанный. Маленький гад, дракончик? И, безусловно, злобный, - Не стоит взвинчивать сейчас воображенье? Река шумит. Обрезанные сваи. И краснотал. И галька растаявшего склона. Царапал и березку - - Сухая древесина... <...> Тайфун измордовал? Как после изнурительной болезни, мне не до подвигов и всяких испытаний. Мне - в плавках, возле снежника на куртке полежать - - Мхи меня от ветра скроют... ...Не спать, а то брусники! А то еще простудишься. А то и обгорю - - А то и сразу всё? Но разве устоишь против коварства мхов - - В ресницах голубые полыханья... Весь мир - две веточки и облако над ними? И над вершиной пня - - Знакомый дирижаблик... Не спать бы, но я выставлен из дома. Пусть сразу всё, лишь бы не этнография. Наверно, спал. Конечно, надышался - - Мох изумрудный, мягкий и горячий... Открыл глаза - несметные богатства? Сапфиры, хрустали и диаманты. Чистейшие небесные огни? И каждый со своей характеристикой. Сектор луча и цветность, время проблеска: - Смотритель миллионов икринок-маяков... Проникнешься ярко-зеленым? Глянешь, а там - аквамарин уже немыслимый. И тут же он же колет в самый кристалл души - рубином с разных румбов: - О, Хоттабыч! Чтоб самые небесные огни, раскладываю фирн у самого лица. Икринки оплывают, шевелятся. Горят сменой лучей - - И чутко реагируют... Я даже слышу звон подвесок хрусталя. И тоже реагирую: - Чем ближе, тем внезапнее... Особенно в тени, как всем зерном сияя - - Калейдоскоп... Индиго оплыванья. ... Кочки всюду - я под ними, - И ветерки сюда не залетают... Конечно, надышался - почти как на Ковриге. Коварство мягких мхов, болотного багульника. Ну, и конечно же - - Смотритель маяков... Здесь истинные ценности, несметные сиянья. Наверное, не так, как на Ковриге, но заигрался, грань переступая. Раскладывал на мхах сокровища несметные: - Сыплю с пальцев огоньки, Рассыпаю на икринки... Тают и так? Слышу звон хрусталей, хоть, казалось бы, что невозможно. А когда кучка фирна у глаза - - Так, с десяток икринок... Разгораются фокусы! В каждой что-то дрожит и меняется. Это чудо - - И это мучительство! Микромир? Запредельные тайны. Я не знаю, какие эмоции колют в самый кристаллик души. С разных румбов, - Качаясь, меняясь... Предположим, зеленое - корабельная роща? И веранда над морем - - Сирень... Монохром, его действие связью: - Кто хоть что-нибудь знает об этом... Я задел механизм Запредельного. Поначалу, конечно, приятно, но, когда это вихрем проносится, наступает момент перегруза. Вихрем через кристаллик души? Уверяю, что это мучительно. Ведь в обычных условиях редко. Монохром - - Скажем, луч на закате? Вот с утра пожелал Запредельного - - Получай? Чем Кольчем интересен - исполняется всё, как во сне. Маяки, например, их тут тысячи. Когда встаю, приходится признать, что мне не впрок уроки той Ковриги. И, главное, - Следы мои растаяли... <...> Меня всегда волнует что-то первое. Простенький факт (вернее - мысль о факте), что небо - то же самое, одно и то же солнце - - Со времени Великого Дракона? И, сидя за скалой у родничка, следишь за проплывающим бревном, за айсбергами, чайками - - Одно и то же солнце... Конечно, всюду так, но здесь непостижимей. Нижний Амур - без катастроф История. А глыбы за скалой - - О них не надо думать... Верней, не обязательно, хотя они там есть: - Проедет бревно, Надвигается айсберг... Тут родничок, чем-то приятный бабочкам - - Громадные, как птицы, махаоны... Обитель махаонов? Скользит как лист бумаги. Сверкнув зеленым золотом, вдруг вспыхнув против солнца. Тысячелетний сон? Несутся - то ли льдины, то ли тот низкий тальник на левом берегу. То ли ладьи бесстрашные, которые лавируют. Такие, знаете ли, с черными боками. <...> ... Пиратик заскулил в сенях как-то особенно? Такого никогда я от него не слышал. И никого там нет, а он скулит и скачет. Ночь темная-претемная и тишина кольчемская. Смотрю туда, куда Пиратик прыгает. Под светом фонаря на внешней двери - большая бабочка: - Мохнатый экземпляр... Гостья из тьмы, притянутая светом. Пират прямо изнылся в желании схватить! Но высоко - - Под самым фонарем... Кофейная красавица - сидит, не улетает. И только перекладывает крылья. Да, "совка пухокрылая". Курьез, пожалуй, в том, что можно не искать в определителе. Я так ее и помню - под фонарем кольчемским. На мшелой внешней двери - - Притянутую светом... Красавица ночная как будто бы согласна, чтоб я ее рассматривал: - Сидит, не улетает... Немного потоптавшись, решила, что пора, и развернула главные достоинства. И я застыл, как громом пораженный: - На крыльях иероглифы прекрасной каллиграфии... Да, черной тушью - броские и смелые, как будто Хокусаи поработал. Пиратик, умоляю не скакать! А сам лечу на цыпочках, но волновался зря: - Сидит... А я рисую - конечно, такой свежей нестершейся пыльцой простительно кокетничать. ... По иероглифу - на нижние подкрылья. Две запятые с жирным утолщением. И смелый росчерк клином, расщепленный штрихом. Еще свернулась - пара головастиков. Я всё успел скопировать. И тоже успокоился. И просто любовался каллиграфией. Кофейным фоном, тушью, штрихами Хокусая - пока не отключили электричество. Конечно, я тогда не лез в определители. Но иероглиф чем-то похож на букву "К": - Кольчем? Удыльский знак! Тогда так и подумалось - в волшебной темноте на Краю Света. Но после, в краеведческом музее, уже в Владивостоке и потому, что склонен, нашел на стенде точно такой же экземпляр: По-моему, Урания Калипсо... Такой же знак - бледнее и потертей: Моя красавица была куда свежее! Первая здесь? Нет, там, первого мая. Кофейный фон, и знаки черной тушью. Я к бабочкам вообще неравнодушен: - А сколько еще будет сюда ко мне слетаться... Фонарь с намордником, такой же, как в пакгаузах, что в Николаевске, за Чайными горами. ... Опять транжирю ночь. Мой друг спит на полу: - Как извалял Леможа среди кочек? Я знаю, что он будет самым сильным и Волк уж не прокусит ему лапу. С открытыми глазами мечтаю беспредметно. Спросить меня, о чем: - Да ни о чем, конечно... Скрежещут льды, потрескивает печка, окошко кабинетика светлеет. Из части V "ПРОШЛИ ЭШЕЛОНЫ" V. 3. Поля горелых куличей Что скрежетало во тьме, непонятно. Прорубь на месте, всё тот же неподвижный лед. Солнце исходит, как тусклая лампа. Были и шпалы, прочерчены тонкими перьями. Есть, правда, сдвиги, но только у мыса. Там, где березы вчера отражались. Выползла льдина - за мысом стоит. - Может быть, ей предназначено? Зима еще имеет кое-какую власть - остановила льдину и прорубь заморозила. Так что я всё измерил как обычно. И как обычно: - Лампа и перистые шпалы... Дома пью кофе, смотрю на багульники: - Вроде поярче становятся... Так же сидел у букета в апреле? Может, Кольчему так надо. <...> И лепестки, как хотят, расправляются! Может - и правда: - Сиди и смотри... И просижу! Интересно, что будет. Где еще, кроме Кольчема. Только в Кольчеме такое возможно. День - и глава, а вчера, так и две: - Выпустить птиц... Я о пленных желаньях, тех, что "в миру" не расправятся. Где еще можно рассказывать день? Я, например, не сумел бы: - Транспорт? Попробуй! Бумага не стерпит. Да и другое, как транспорт. Нет, только здесь! Только здесь целый день: - Просижу целый день у букета... И исполню, наверное, вскоре, когда день без подобных вопросов. В лепестках и ответ в данном случае: - Глыбы, грохот, напор... И еще - капитан Гаттерас? Не сочтешь, сколько лет это пряталось. Не поймешь, почему так сегодня. Ведь фигуры плывут к Удылю? И какой бы там ни была лампа, фон небесной дороги был синим. Ну, не синим, а всё же - небесным. "Встань и ходи" - императив такой? Весьма категорический, из лепестков возникший. И хорошо, что можно подчиниться, ибо, как сказано, нигде, кроме Кольчема. Сих мест опыт печальный - дуплянка и кладбище. Остановился только у залива. И то лишь с тем, что в воду лезть не хочется. Пиратик - тот вообще не одобряет. Енот! Енот! Вдруг слышу - заскулил. Так он вчера на бабочку: - Ну, просто умирает? Навел бинокль - енот мой под березкой, а на развилке выше - "зверь бурундук" в полосочку. Спокойно смотрит бусинками глаз. Я тронул ветку: - Смотрит... Тогда я чуть сильнее. И он, как акробат, мигает уж с былинки. Хвост в редких волосинах: - Зацепился? Вот фокус - невесомый акробат! Перелетел с былинки на былинку, а та - хоть бы качнулась: - Пиратик, не скули! Ты никакой охотник. Вообще, пошли отсюда. <...> - Гусь одинокий, чайка одинокая... Сейчас я о том озере, где чайка. Во-первых, отражения - высоких колокольчиков (конечно же - сухих и прошлогодних), горелых куличей, небес лазурных. А во-вторых - - Какой же я весь грязный! Тщета моих купаний возле печки? При свете дня - я грязный и закопченный. И почему-то раньше не обращал вниманья, хотя, клянусь, купался регулярно. Я тру себя мочалом элодейным - в едва растаявшей тарелке Поднебесья. И отраженья дергались гигантскими амебами. Я трусь и думаю о нематериальном. Драконы, айсберги и эти вот двумерцы? Двумерцы настоящие: - Им толщина неведома! Два измерения, в которых они могут - змеиться, округляться - - Не ведая о третьем? Свобода растяжения, свобода округления! И я, как Гулливер, их созерцаю. Двумерцев, мыслимых как некая абстракция: - Однако же - наглядней не бывает! У Честертона есть о чудесах. И самое в них странное, что "всё-таки случаются". И почему-то здесь, в небесном блюдце, хотя амебы всюду по Амуру. Мочало элодейное? Припев: - Не торопись! Здесь просто издевательство над собственным скелетом! Но я не торопился: - Свидетели - двумерцы... А почему, скажу, когда настанет время. Сейчас - близость Ухты и зеркала небесные. Иду от одного небесного к другому: - Помахивая бодро ботфортными ушами... Мне уже много легче, ведь чудеса случаются. Вот это, например? Окружность идеальная. А в центре - пара веточек: - Цветенье краснотала... Мохнатики зеленые, но кое-где и желтые. Не торопись: - Залезь в эту тарелку... Тарелка не двумерная, но всё-таки тяну - - Тяну, чтобы испачкать нос пыльцой... Почувствовать щекой, как холодит мохнатик? Проникнуться весной без оговорок. Тянул я осторожно, стараясь не сломать. В который раз залило мокроступы. И получил свое: - Испачкал-таки нос... Кошачьей желтой лапкой холодило. Забыть себя, утратить содержанье? В Кольчеме часто сам участвуешь в картине: - Ты сам достань... Участвуешь и смотришь - в согласии с деталями и, наконец, счастливый. Мохнатик, правда, вот - не очень-то кольчемский. И я не поручусь, что так к нему тянулся - как раз поэтому: - Я знал, что холодит... И запах знал - весна без оговорок. Теперь вот так - в ушастых мокроступах? Кольчем мой не имеет аналогий. Тут всё с акцентами, на всё своя гармония, которой подчиняешься - - А по ночам мечтаешь... Конечно, в твоей власти - не обращать вниманья. Или вообще не ездить, тем паче - на два срока. Не зная, куда едешь: - Сталуют - не сталуют... Мне тишины хотелось! Хотелось одиночества. Два срока пролетели, и тишина была. И каждый день - - Всё новые детали... Я только тем и занят, что их не пропускаю: - Переставляй акценты? Ну, что ж - переставляю. Но я консервативен! Нет, нет - и прорывается: - Мохнатик - через головы арапов... Да, этому не надо кольчемских оговорок! Он, видите ли, сам - в ушастых мокроступах. Хожу в небесном блюдце. В согласии с деталями: - Еще один мохнатик... Что дальше, я не знаю. Вернее - знаю то, что сердце уж оттаяло. И я - такой счастливый. Здесь, в рамке краснотала. Но всё равно придется - оправдываться в чем-то. И если не сейчас, то когда свет потухнет: - Так надо для Кольчема... Чтобы не врать себе, чтобы мечтать с открытыми глазами. Но я забыл себя: - Стою, как мудрый аист... Приятно подчиниться обстоятельствам, а уж таким - тем более. Тут вовсе не утрата - двумерцы просто так не замечаются. Кольчем велит стоять, как мудрый аист, не зная, глубоко ли подчиненье. И говорить лишь то, что сейчас думаешь: - Остаться бы мне лучше у багульника... Еще деталь - капроновый чулок, набитый лягушачьего икрою. Нельзя его вытаскивать - в нем нечто от медузы: - Согласен, что тут тоже недосказанность... - Пустил чулок в коричневый настой. Пустил: - Заголубело... Червяк с икрой прозрачен. А ранняя луна (вернее - месячишко) уже стоит спокойно над Амбами. Глаза озер - - Глаза небес и тальника... Я, как и дома, вижу их присутствие: - Их взгляд благожелателен? Тут не кривят душой. И с этим - вылезаю из тарелки. ... А над амбаром - груды облаков: - Кольчема зеленеющие склоны... <...> ... Однако этот рыжий опять грызет Пирата! До крови глаз и лапу: - Теперь Леможу всё! Прогнал метлой и больше с ним ни слова. Прямо - бандит с порочными глазами. Вообще-то виноват не кто иной, как сам. Нельзя кормить их вместе. Пиратик, хоть и крупный, но всё-таки щенок, причем изнеженный: - Как отстоять такому миску с супом? - Енотик так и смотрит: - Как ты не понимаешь? Уж раз слабей, отнимут. Собачии законы. Ты уж корми отдельно от рыжего бандита и меньше отвлекайся на хоралы. Опять проблема лодок? Протока, что напротив, пересекла Ухту. И вся система льдов -продвинулась заметно: - Конечно, к Удылю... Но прорубь, как ни странно, стоит, где и стояла. Луна еще отчасти желтовата - - Но это уж недолго. Вот-вот и темнота? И ей уже - светить самостоятельно: - Ведь ничего другого не останется... Но лодки, в самом деле, опять надо вытаскивать. Вода подобралась - - Ухта переполняется... Опять забота, но - сейчас она единственна. Под желтою луной, вернее - месячишком. Лемож считает, видимо, что я уж не сержусь: - Как будто бы не он набезобразничал? С порочными глазами и фирменной улыбкой - проник, лежит на щепках настороженно. Заводим разговор примерно в таком духе: - Кто лапы искусал?! - Иначе, как за лапу... - А глаз кто разодрал? - Ну, что ты это помнишь... Всегда они вот так - "ну что ты это помнишь". Учись не помнить зла? Пират его - за хвост: - Конечно, для проформы... И я учусь действительно. Конечно, не кусать до крови лапу. Наш коллектив - по воле неолита. Учусь и разбираюсь. Что хорошо в Кольчеме, так это разбираться - в себе и в обстоятельствах. И с чистою душой проснуться в новый день. Переставлять акценты, если надо. ... Пора о том, что душу омрачает? Ведь я таки стряхнул тогда бурундука. Стряхнул, а не оставил на былинке. Как это вышло, сам теперь не знаю. Пиратище набросился и цапнул! Лишь цапнул - есть не стал: - Не понимает... Вот это и носи теперь? Без этого и день мог быть совсем другим: - Как черт меня толкал... И стряхивал, и стряхивал: Бурундучок мигающий? Укрыл его под хвоями. Глядишь, и отлежится, невесомый. - Хвост в редких волосинах... Что самое ужасное, мигал также бесстрашно. И черт толкал, и научить хотелось: - Ведь не Леможу же учить енотовидного? Всё так, но вот душа; Но вот - всё те же бусинки... Мигал, как на былинке, той тонкой и последней. Я первый раз обидел так тайгу? И нет такому чести стоять, скрестивши руки. О кочках рассужденья: - Их черные затылки... Я знал, что возвращаться теперь другой дорогой. И Удыля мне не было? Я знал, что он правее. И всё-таки пошел, куда летели гуси. Прощайте, видите ли, Южные моря: - И тыкал палкой в узел шестигранников... Легко прочесть упрямство и натянутость? Вину и судорожность: - Иди, как по водам... А перед самым тальником едва уже не падал? Так мне и надо - сам себя наказывал. И супесь желтая - мне вместо глыб и грохота: - Я знал... Но и раскаянье - наверно, что-то стоит? Гарантией тому - - Простившие глаза... Глаза озер небесных и ручейков сверкающих. Двумерцы мне подарены как знак расположенья? Да и вина не так уж велика: - Я думал о Пирате! Наверно, всё же думал? Ведь он изнеженный и вовсе не охотник. А как заголубело в тарелке Поднебесья! Нашел чилим, согласно предсказаньям. Найду и лотосы, на коих сидит Будда - - Покуда вермишель в Кольчеме не иссякнет... Прощен уже? Без принужденья двигаюсь, готовлю, прибираюсь. Выбегаю - - На крики под луной... И это хорошо? А льды опять скрежещут и вряд ли остановятся. V. 4. И прорубь уехала Прорубь всё там же, но мостки отнесло: - Это сводка событий наутро... Я теперь, как спецкор: - Это главное... Я намерен сидеть на ступеньках. Но мне снились чилимы? И не те, легковесные. И пока еще прорубь на месте, скомкал завтрак: - Амур прибывает... Но, пожалуй, успею к спектаклю. Ухта забита льдом, но сразу за амбарами - квадрат чистой воды, где айсберги не держатся. Залив тоже свободен, и дамба утонула: - Вот следствие... Теперь только тайгою. Да, обходить придется, причем гораздо выше? По кочкам и кустам - - Ручей уже не тот! Даже не бурный Терек, даже не то, чтоб несколько, а просто - половодье настоящее. Я обхожу, держась горизонтали. В кустах тропинки есть, причем даже во множестве: - Вот только не людские... Горизонталью ходят - кольчемские пятнистые коровы. Срывался, спотыкался, чуть ногу не сломал. Пока луга открылись, как каторжник, кривлялся. Зато сейчас я - в "царстве водолюбов", в маньчжурской заросли, что на предметном столике. Сейчас мне только это и ничего другого. Залился сразу - - Те же янтарные глаза... Но под порожком к ним - на ощупь, в светлой каше: - Отборные воткнутые чилимы! Набил карман - зря что ли ночью думал? Конечно, перебрал, однако же уверен, что самые воткнутые и самые рогатые - всё еще там, под берегом, как в штольне. В луга мне незачем, и не переберешься - - Да и не очень хочется? И место обитания - пока что огражу цепочкою западин. Этим Чилимным озером - почти что под Ковригой. Чилимная западина: - Изломы... Изломы обесцвеченных стеблей - отчасти стрелолистны на фоне флюорита, но я уже насытился их видом. И я уже нарочно крушу предметный столик: - Хорошо быть в соседстве с реликтами... Обнаружить соседство, и не первое здесь? Я, конечно, о майских соседствах. Я не знаю, чем кончится день. Неудобства - - Весны неудобства... И уже, вот, луга недоступны? Терек вздулся, Амур напирает. Я вернусь на ступеньки крылечка. Той же, видимо, тропкой коровьей. Той же, видимо, больше ведь негде: - Красноталом в цветущих мохнатиках... Но день в любом раскладе найдет свой верный тон: - Ты только стой и слушай бормотанья... Пластинки льда вздымаются без моего участья? Что скажешь вслух, становится стихами. Пластинки шевелятся без моего участия: - Болотный газ я сразу отвергаю! Так черти барботают? А если не они, то барботаж, конечно, от лягушек. Вот они плавают, вытянув лапки? Но и чулки на стеблях понавешены: - Здесь только мечут и сразу назад? Тут - ни с каким хладнокровием. Скажем: - Мечут и булькают... Нет, невозможно! Бормотания льда утверждаются. Ну и хватит пока: - Я устал от кольчемского мая... Я уже чертыхаюсь в кустарнике. К заливу чертыханья не относятся. Горизонтальность по склону: - Утки плещутся... Дерсу напротив дамбы строит лодку: - Вот с кем наш разговор - поверх Кольчема... Показываю, чем карманы оттопырены: - Этим везде есть, острый... Никак не называется? Я это замечал. И горы - без названий, поскольку нет практического смысла. Он только что вернулся: - Капканы проверял... Капканы на ондатру - здесь водятся ондатры? А я-то думал, что: - Швырнул кто-то бутылку? Всплеск так понятен уху горожанина. Сейчас Дерсу занят постройкой лодки. И здесь - неолитическая верфь. Меня не гонят и не раздражаются. И я хотел бы так же - - В этой верфи? Лишь быть боюсь навязчивым - нельзя же только спрашивать. А я ему - не так уж любопытен. И интерес мой надо еще как-то высвечивать, поскольку горожанин, и отъявленный. Чтоб, например, под вечер у залива, услышав всплеск, подумать об ондатре, а не о брошенной в какой-то пруд бутылке. Тут ведь Кольчем: - Переставляй акценты! Но общность есть: - Взаимная симпатия? Без лишних уточнений, ведь мы неолитяне. Я б тоже строил лодку без мотора: - Чтобы скользить над царством водолюбов... Предположить упрямство - - Ему под шестьдесят? Живой свидетель дремы неолита. Скорей всего - инерция напополам с протестом: - Уверен - и капканы не железные... И рассказать он мог бы, хотя бы о Кольчеме... <...> ... От застрявшего поля отрываются льдины: - Прорубь, видимо, скоро уедет... И напротив крыльца (возле берега) неуклонное плаванье айсбергов. <...> ... Как всегда, пока дым не протянет, выхожу. И свободные волны - размывают застрявшее поле. Это сводка - почти что под вечер. Это волны шумят - - Странно слышать... У меня ведь зимы представленья: - Это чайки кричат на поленнице... Почему-то одна обязательна. А с флотилией сразу решилось - на корме у "Казанки" затычка. Вынул: - Льется? Я всё повытаскивал. И катки помогли, разумеется. Сколько раз я тут был Гулливером: - Опекаемый флот за веревочки... Закрепил на катках. Я - кольчемец, я - Дерсу Узала и отшельник. А свободные волны размывают плиту: - Треугольник поплыл к Удылю... Прямо к дому подъехала льдина - вся в каких-то облепленных кустиках. Вот спектакль со ступеней крыльца? Он такой: - И не будет ходулей... Торопливость Кольчему не свойственна, но массив весь подвижен и в трещинах. ... Хотел было зажечь костер до неба. Но во дворе свиньям впору валяться. К чему эти эффекты: - Ходули и до неба? Дом старый и лирический, заслуженный. <...> С началом ледохода мне кажется, что дом мой навсегда. И что ладью спущу новой весною. Вот именно, что брод: - Уй-юй-юй-юй-юй, лебеди... Да, так у магазина. Так взрослая ульчанка: -Уй-юй-юй-юй... Тех девять над тайгой. Почти над магазином пролетели: - Пересчитать их надо обязательно... Ведь у меня и свой "уй-юй-юй-юй"? Нет, правда: - Исключительная жизнь... Кольчем, правда, не вечен - - Но хлеб, библиотека... Так и иду - в рубашке, пружинящею тропкой. Тут книжный рай. Он в комнате - с бревенчатыми стенами и мохом между рамами, едва ли и не гарусом. Сам выбирай и сам себя записывай: - Внезапно откопаешь Майн Рида... А в рамах запах цинковых белил - - Весны оптимистической до ужаса... Причем не обязательно в соседстве лебедей? Но так уж получилось, что в соседстве. Пиратик ждет под старою листвянкой. И солнце жаркое садится за багульники. За юную тайгу, уже давно бесснежную, но как-то еще всё не светлохвойную. ... Упрел мой суп из многих компонентов. Большой хлебальной ложкой - собакам и себе: - Читаю за едой... Никто не запрещает. Скрижали мудрости в Кольчеме не действительны. <...> Пойти что ли взглянуть, что там оторвалось? Или заторы слишком уж упрямы, или Судьбы не знаю, но так уж получилось, что я не управляю настроеньями. Назвать это тоской? Но если раньше - от льдины отрывались треугольнички, сейчас это - внушительные льдины. И все - - Все к Удылю... Крушенье бастионов. Опять затор: - Тоска невыразимая... А где же, кстати, прорубь? А прорубь-то уехала! Вдруг замечаю, что: - И льды уже другие? Затор, но во всю ширь - от мыса и до мыса. ... За Поворотным мысом отраженья. Вот Малая Амба (с горбушкой-филиалом). Чуть сзади - хвост Большой - - И рябь берестяная... Рябь, вроде бы, стесняется быть вместо льдов привычных. Там, где Амбы, туман: - Был только что сейчас? Сейчас он низким слоем тот берег заливает. А я куда: - За льдиной, плывущей к Удылю! За льдиной на Край Света, представляете. Но прорубь не догнать: - Лопата, лом, черпак... Это со мной еще от Комсомольска. Как символ приключения, навеки отпечатанный. Теперь вот - я без символа, и грусть невыразимая. Уехала - - Уехала навеки? Конечно, ждал, но как-то всё не верилось: Еще вчера измерил, как обычно... И, как обычно, лампа и перистые шпалы. Теперь не постоишь у проруби утрами? Отрезано: - Туманом заливается... Тут край всего - туман уже вокруг. И скоро станет тьма как в настоящей туче. Кольчем тебя научит словами не бросаться! Научит грусти, самой небывалой. Напрасно ты твердишь: - Я еще здесь... Ты в туче, из которой нет возврата. Я, кстати, сам не знаю, как оказался в туче. Как перешел залив и не заметил: - Наверно, обмелело? Ухта освободилась, и к Удылю - ее курьерское теченье. Лишь тот поток меня остановил: - Есть, видимо, предел и Безвозвратности... За коим как-то брезжит оптимизмом: - А у залива, правда, обмелело... ... Двор, отгороженный моею баррикадой: - Даже тот угол - рядом с трансформатором... Мой оптимизм не блещет: - Вот где позагораю... Напрасные старания - я сломлен. ... Ручьи бросали зайчики на темный потолок? И я фотографировал багульник: - Забытая веревка... Хотелось бы узнать - зачем, раз всё так просто объяснимо. Да, это грусть: - Не мне с нею бороться... Всё из-за проруби? А также из-за фразы, засевшей в голове еще до проруби. Сегодня за обедом, когда читал кого-то. Наверно, надо было сидеть и караулить? А то ведь: - "Фарта не было"... Какому-то "ему"? Прочитанная фраза сегодня за обедом, и я ее всё время повторяю. Ему фарта не было: - Ему фарта не было! Но - раздались панические кряканья. Дом задрожал: - Неужто?! Да, никаких сомнений - ведь это шквал Удыльский, долгожданный. Заторы сразу двинулись: - Это видать в окошко! И в печке взрыв. Подкинул: - Понеслось! Как будто из трубы кто-то затычку вытащил, как я с кормы "казанки" и изо всей флотилии. Да, печка объективна? Всегда-то с ней морока. Ну, а сегодня что-то вообще из ряда вон: - На суп полдня истратил... Не то чтобы дымила, а просто не желала разгораться. Но больше мне не надо соваться головой! Изображать собою кузнечные меха: - Установилось ровное горенье... О чем и говорю: - Затычку вынули! Вот сводка от спецкора? Да, надо уточнить - про те мостки, которые снесло. Мостки - пара дощечек (верно, причал для лодок): - И водомер, конечно, оттащило... А прорубь где-то там, наверное, плывет - вне времени, вне должных сожалений. Кончился день, отмеченный утратой. Наверное, не шуточной: - Навеки... ... Допросы, многоточия. И главы - - Как разговор с собой или с Пиратом... Шифруй Кольчем? Выше себя не прыгнешь, но избегай навязанной романтики. В записках Невельского отмечено, что лето здесь сразу же - немедленно после последних льдов. Что ледоход в двух действиях. Смотрите - и число с началом ледохода совпадает. Так установлено Амурской экспедицией - - Так будет и сейчас в моем Кольчеме... Но моего Кольчема осталось на два действия. Как раз на эти два, что принимай, как знаешь. Вот, если бы меня забыли в институте? Забыл Юрий Михалыч, забыла бухгалтерия: - А что бы в самом деле... Сажал бы огород? И лето бы отрезало вот эти оба действия. Когда в туманы льдину провожаешь, то лишь перед протокой забрезжит оптимизм. Но ведь и двор: - Забытая веревка... Она прежде всего - вне логики и плана. Вне логики при свете фотоламп - чилим и маска щуки. И разве допустимо, чтоб именно они уже как-то встречались: - Ну, например, хотя бы и в том озере? Ну, я-то допускаю! И оттого мне радостно: - Вихрь с Удыля! Расшатаны поля. Всё разряжается: - Сорвет мое бунгало... Сейчас мне: - Лишь бы - выдержали сваи? ... Но ветер тихнет. Слышен дождь по сенцам. И волны тоже слышно: - Дождь частый и уверенный... Кольчемской тишине всё это не мешает. И скоро свет погаснет: - Я запираю двери... В заведенном порядке? Пират, конечно, дома: - Мой друг спит на полу... Так я Кольчем шифрую? Быть может, он - желает себя выразить. Сказаться как-нибудь: - Посредством и т. д.? Взять вихрь: - Ему-то что за дело... Сегодняшнему вихрю, например, плевать на то, чем я его считаю. Что он отнюдь не северный, а вроде, как бы южный. Бунт печки, настроения - зачем бы мне о них? Во-первых, я отшельник, и жизнь из настроений. А во-вторых, кольчемская природа: - Как бы ждала... Но что я? Хотя ждала, конечно. И вот тайфун сегодняшний - не пропадет в веках: Нет, это возмутительно! Куда от плагиата? Похоже, что пора отвлечься от Кольчема. Испытанное средство: - Лампада догорает... V. 6. Спектакль со ступеней крыльца Кольчем сейчас - хруст льда и крики лебедей. Нелишне еще раз себе напомнить, что здесь -ни профсоюзного собранья, ни позывных радиостанции "Маяк". Встаешь до света с легким сердцем, хотя бы мог валяться сколько влезет: - Кольчем тебя зовет? Сегодня - на ступеньки. Сегодня - к долгожданному спектаклю. Вода - у водомера, который мы с Борисом еще тогда втянули вместе с лодками: - А то бы раскрошило... Глаз ищет - лом, черпак: - А здесь была когда-то еще тропинка к майне... Супеси тянут, грусть переживаю: - Маренго, серый день... Стою в Ухте по пояс? У майны ведь всегда охватывала грусть: - И ты не защищен... А рядом мокнут иглы. <...> ... Пышность мхов и трава под водой. Провода до земли и укосины - - И ручьи с Чайных гор... И покой неолита. И привычная ясность без мыслей. Тайга уже бесснежна: - Таять нечему... Но это здесь, а есть еще предгорья: - И сами Чайные... Я расправлял ботфорты, привязывал тесемочками к поясу. Возможно, без Кольчема я так и не узнал бы, что каждый день принадлежит тебе. Что каждый день глава некой поэмы - в трехдольных ритмах - - Здешнем достиженье... Пират гоняет птиц, Лемож - всё больше рядом: - И эхо разговоров гуляет в коридоре... Вот только что вернулось "э-хе-хе", минуты две назад Леможем изреченное. Сам ледоход как будто отодвинут? Болотные багульники - давно вместо брусник. Зеленые и новые: - И пахнут незнакомо? Хотя пикантность вроде ощущается. И я в ответ Леможу: - Э-хе-хе! И - головой в ручей: - Рассматриваешь дно... И на лице отмытом отразится - полет гусей над светлою тайгой. <...> Оставьте этот берег! Нет, я не о Кольчеме - к Кольчему это прямо не относится. ... И тайга меня встретила бабочкой? Почки лиственниц - будто как дома. И залив широты небывалой: - Ведь с амурской водой и от Чайных... Слоны парнокопытные, едящие багульники: - "Слоновья тропа - Теперь моя улица"... Путей не выбирают и прутся напролом! По кочками и кустам - напропалую. Зато шум волн, где главное русло. Пучки нежно-зеленых брахиобласт бочоночков - как дома, как на веточках зимы: - Тайга зазеленела светлохвойно! Шум волн и шум тайги? В прибрежных травах - щука. И чайки среди лиственниц, и верба распушилась. Вот что сейчас - залив с той стороны. Легче водой: - Хоть ног не поломаешь... Вот весна: - Время, верно, за полдень... На коровьей тропе не стояли? А опять - у амбара на сваях, у затопленной дамбы, напротив. Что касается пунктов: - Пожалуйста... Переплыть глубину, и домой? Время, верно, за полдень - пора бы, но Кольчем - не объект интереса. Подвергаюсь холодным атакам: - Отступать просто случая не было? И сейчас не намерен уходить в глубину. Не декрет и не катер: - Не хочется! ... Ласкаешься щекой к цветущему мохнатику: - Как дуновенье бабочки? Их свойство - известно с давних пор: - Кошачья лапка... Напротив дамбы, что давно затоплена. Это волны идут, это черное дно! Рядом уточка: - Третья взлетела... Ветер гонит сверканья ко мне: - Как вернешься домой на крылечко? Пасхальная картина: - Шум волн и шум тайги... В прибрежных травах щуки загорают? И чайки среди лиственниц: - Такой залив сегодня... Это Кольчем! Другого и не надо. Но опять этот тоненький визг? Мерцающий забрался на развилку. Чуть выше (тоже чудом!) - бурундук: - Почти что вне куста... Ну, стоит ли, Пиратик. Постыдный визг, азарт. А ведь и есть не станет. Ведь пища это то, что в миске подается. Смешной: - В трухе вся мордочка... Довольно крупный пес, а всё еще щенок и не охотник. Сегодня, между прочим, только он. Волк и Лемож не пожелали мокнуть: - Чужие всё-таки... И это - тоже к пунктам. Их список неуклонно разрастается. Пасхальная картина теряет привлекательность: - Во-первых, мерзну... Хватит с меня этих течений? Этого дна, сверканий: - А то пугаю щук... Щук, загорающих в прибрежных желтых травах. Привычно - краем леса, по мысу безымянному: - На очереди новое виденье... Небесные тарелки слились до горизонта, хотя на Удыле всё тот же, вроде, лед. Висит в кипящих струях, приподнят испареньем - - Особенно - кипящий справа снег? Больно глазам, и я опять мечтаю - о канах, что за печкой в кабинетике. Сияющее море и синева небес: - Что-то со мной неладное творится... А в небе-то - и синька, и крахмал: - Удыльский лед приподнят испареньем... И черные макушки пасхально обрастают: - Сегодня всё пасхальное... По-моему, и горы - синайской синевой закрыли горизонт: - А айсберги? А барботаж лягушек? ... Когда меня возьмут иные горизонты: - Да, да - я так сказал... Быть может, и вернусь - - А может, растеряю... И память не поможет - сияющему морю, что за мысом. Тайга недолгая: - Кусты с той стороны... Я с огорченьем вижу: - Не обмануть залива... Главный ручей теперь - всюду глубокий. Залиты вейники, даже уже не кочки. Пробую вброд, и всюду неудачно: - Чайки качаются в черной воде... Красные пятна мерцаний на дне? Ну, продолжай: - Ветер гонит сверканья... Когда я здесь разгуливал вчера - - Ну, да... Ну, да - когда вчера разгуливал: - Всё может быть... Ходил по облакам? Строфы какой-то след: - "Вчера" ведь не "сегодня"... Озарены? Я верю, что поэма - какая-то, должно быть, существует: - И добрая тайга... Ну, да - закатный час, "прогулка при луне" и всякое такое. Это сильное средство и может пронять: - Камни морены краснеют в воде... Желтые травы купаются в солнечном дне: - Да, монотонно выходит... Ужас какой-то? Как будто не сам: - Чем-то похоже на Бальмонта? Впрочем, и с Бальмонтом я не впервые: - Помните челн? Он оттуда. Где сильная строфа? Ведь я не о поэме: - Поэме любопытно? Я же о том, что пункты! Поэма существует: - Кольчемская, с деталями... Обидно будет с ней разъехаться на встречных. И я на всякий случай оставляю - и камни, и мерцания на дне. И чаек среди лиственниц, и щук в прибрежных травах. И уточек (тем более!), что, видите ли, плещутся. Раз уточки, то плещутся? Раз чайки, то взлетались? Стереотипы: - Черт их подери! Где, повторяю, должная строфа? Это не мне - - Поэме любопытно! Она тут дожидалась явления отшельника: - Кольчем так пожелал... Она же и смеется? Смеется надо мной, а я ведь - всей душой. Уж как в трехдольных ритмах: - В лепешку расшибаюсь... Ни схемы у меня, ни действия достойного: - Стою, разве, по пояс... В чем мне и оправданье? Да, в царстве водолюбов и именно по пояс: - Температура таяния льда... Где место для строфы в конце концов? Поэма прочитается, наверное, не скоро: - Там - среди гор, в заливе... В заливе или нет, но среди гор - уж точно: - Где щуки загорают... Возможно, всё возможно. Пока что - то Некрасов, то Бальмонт, совершенно неприемлемый: - Со мной сегодня что-то неладное творится... И, чтоб не завестись, насильно прекращаю. ... Пиратик спит, свернувшись между кочек. Пусть отдохнет, а я пока проверю - хозяйство по Ю. Сэму за линией кустов. Без оптимизма - - Только для проформы... <...> ... Баб много. Как же: - Корюшка пошла! Тут неолит? Последняя старуха - снимается "низать": - Тут все ихтиофаги... Потом еще на что-нибудь навалятся. Три пса меня сегодня провожают. Пират припал. И бабка тетикатина: - Отчалим, станет выть... Лемож - тот улыбается. И Волчик вдруг откуда-то явился. По слишком очевидной цепи ассоциаций я рассказал старухе о "проборчике": - Он и жену так, чтоб без синяков... По ребрам бьет - открытою ладонью. Да, много чего варится в загадочном Кольчеме. Соседушка (опять же тетикатин): - Меня колотит... Тетю Катю - тоже. Три раза отсидел. И "тетя" не подарок. Каков матриархат! Как в городском подъезде? Так я опять невольно засоряюсь. Отшельнику никто не портит ореолов, но надо быть действительно отшельником. ... Ладья киномеханика осела под низальцами. Только отчалили - - Берутся за свое... Кто с кем и почему: - Заткнутся ли когда-нибудь?! Вопрос теоретический, как и ответ, наверное. Ну, предположим, всё же прожевали: - Заметят ли умытость Чайных гор? Или - как низко край березового леса несется за бортом ладьи киномеханика. Ну, предположим, вдруг как-то заметили: - Хотя такое лишь теоретически... Возможно ли, чтоб кто-то за карандаш схватился: - Нет, никогда... Да ведь и не заметят. Отмытость слов - - Не выпрыгнуть из лодки... Я только лишь стараюсь пониже нагнуть голову. К зеркальности волны, летящей вслед за нами. К зеркальности, в которой - и березки. Отвык я от людей? Отвык быть рядом с ними и не иметь возможности освободить мозги. Очистить их от мусора таких вот разговоров и отойти куда-нибудь подальше. Тут только и поймешь, сколько энергии - уходит на защитную реакцию. Какая глупость варится и как легко сломаться. Конечно, я вообще, не только о Кольчеме. Пригнулся на корме: - Зеркальность кружит голову? Чуть было не вернулось вчерашнее уныние. Но кто-то за рукав: - Смотри - на берегу! А там красавец Волк - великолепным махом. Бежит - с разгона рушится, плывет. И бег великолепный, конечно, связан с лодкой. А именно - со мной... <...> Иду по зарослям - у каждого куста день разгорается, и нет ему предела. Тут есть своя опасность. У каждого куста - ты в облаке смолистых ароматов, крепчающих - по мере разгорания и уводящих в сторону от просеки. Конечно, я по солнцу, и тут не заблудиться. Но всё-таки простор залива за березами - тут как-то неожиданен и, как обычно, радостен. Восторг необъясним, да я и не стараюсь. ... Покой послеполуденный. Брусники по колено. Баркас блаженно греется в тысячелетнем сне. И я иду - к баркасу, послушен чьей-то воле. А именно учителя-дервиша. Он здесь всегда: - Обычно где-то рядом... И мне не надо думать у баркаса. Среди лугов, закрытых весенней тайгой. Под небом после полудня: - Как фавну? Да, "отдых фавна", да - послеполуденный. Косяк гусей: - Подобье "W"... Всегда? Всегда - по направленью к Чайным. Баркас, ручей, болотные багульники. ... Я вздрогнул, когда птица повторила: - Да, дилижанс - из "Голубой рапсодии"... Откуда она знает? Так чисто повторила, что даже удивительно, но я не удивляюсь. Косяк гусей в полете над тайгой: - Разбился на две группы... Два клина в высоте? И мне отсюда видно подобье "W". И я - одни глаза и даже не завидую. Вот жизнь? Стезя отшельника: - Вот что за ореолами... Вот тишина в душе неизъяснимая? Луга затоплены - брусникой и багульником. И дремлющий баркас - - Последняя стоянка... ... Нет палубы, и в трюме - сплетения растений. Корма в ручей осела наособицу. Наверно, подвели когда-то в половодье: - И он забыл... Привык мечтать по-здешнему. Забыл о парусах? Так и рассыплется, не пробуждаясь от таежных снов: - В прах и труху древесную... Растенья позаботятся? Кому какое дело, что никому нет дела. С кормы в ручей слезаю осторожно: - Плещусь среди скульптурных сталагмитов... И кочка мою спину щекотала. Из-за берез синели полуденные Чайные. Моя стал самый сильный! И мы - опять на просеке. Укосы, крестовины, изоляторы: - Наверное, ровесники... А впрочем, изоляторы - те вечные, наверняка древнее. И о предгорьях я, конечно же, напрасно: - Это я так... Пройти повсюду можно. Ручьев, конечно, больше, но в каждом умываешься: - Одни глаза? Когда лицо поднимешь. ... Дом, как всегда, приветлив и спокоен. Пиратик возлежит на баррикаде. Он умница - он знает, что должен охранять: - Хозяин обязательно вернется! Крапивки, огородик: - Особенно крапивки? Чтоб избежать неловких объяснений, кормлю собак. Включая и Леможа, который экстрасенс и всюду успевает. И, захватив бинокль, просовываю петли: - Замок висит, хоть и не запирает? Я так могу и изнутри закрыться, но мне как-то неловко: - И незачем сегодня... Мы обошли залив коровьими тропами. Открылись горизонты... <...> ... Борису хочется: - Поговорить культурно... Вполне возможно даже, что и "здрассьте" является, чтоб тоже "поговорить культурно", но вечно пьян и как-то всё некстати. Теперь вообще поставлен вне закона. Возможно, я не прав, но надоела миссия: - Мечтаю о Кольчеме без кольчемцев... Чтоб мне никто не портил ореолов, Пиратика убить не обещались. Хотя при всем не далее, как утром, невольно восхищался всклокоченной красавицей. Низаньем корюшки. И там - на Удыле. А посему - не надо обобщений. Но всё-таки и всё-таки! Казалось бы, смотри - ну, хоть на этот вот японский горизонт, где пузырьки флюидов, невесомость. А если надоест - - На головы арапов? Так нет тебе того! Никто не строит душу. Никто не соответствует строительству природы. Возможно, что я многого не знаю. Я - человек сторонний - - Но это наблюденье... Конечно же, Кольчем немыслим без кольчемцев. Возможно, что - - Не лезь с обычным пониманьем? Но пусть теперь заткнется очередной Ю. Сэм. Имею свое мнение, как человек сторонний. ... Лежу под елочкой? Лежу лицом к вазонам, где вряд ли сохранилась пророческая надпись: - "Прощайте" и т. д. Я больше там не буду. А, впрочем, может быть: - Поближе к осени... Смысл телеграммы в этом? Доходит или нет, но пункты не продуманы: - Всё что-то отвлекает... Как, например, сейчас - внезапно снялись утки: - Мюнхгаузен таких нанизывал на шомпол... Я это так, для представленья больше: - Слежу в бинокль полет их над тайгой... К разрезу Чайных гор, где их Дракон глотает. Наверно, где-то там гнездовья в снежных склонах. <...> - Представили? И я не представляю. Скорей всего - туманы, ледовитостъ. Я даже допущу чередованья, но в основном: - Туманы и безжизненность... Земля пуста, Дух Божий над водами. Но после моря тут тысячелетьями - вот так же, как сегодня, выкатывалось солнце. Цвели багульники. Шмели - вот так же кувыркались. Минутный сон: - Масштаб тысячелетий... Что я, когда минутен и баркас? Я даже старую (сгоревшую) тайгу воспринимаю как-то отвлеченно - по пням и бурелому, по рассказам. Да и себя как сон, если на то пошло? Сон об охотнике (похожем на Метиса?). Охотнике, забредшем в низинную страну, так же завязшем в тальнике, держащем курс по солнцу. Сон, когда день принадлежит тебе? Вы только вслушайтесь, как это происходит: - Кочка ушла из-под ног - Ледяное звучанье... Север ведь тут - лед под кочкой. Неолитянин плюхнулся, но наконец узрел: - Кулисы волн и отраженья сопок... В просвет среди кустов - и желтые луга, и черные разводья за Ухтою. ... Действительно загадка, как я перебирался? В воде весь клин залива, и гуси машут крыльями. Заливов два - один в воде по пояс, другой - не поддается рисованью. Шел будто, а не плыл, еще вчера: - Коварные багульники... Я ничего не помню! Но где-то здесь. Предгорья исключаются - я к ночи не добрался бы предгорьями. ... Мне рано перечитывать дневник. Когда-нибудь "в миру" я наконец узнаю, что крымского в березах и почему столбы - так убедительны квадратными венцами. Бредут наискосок, держась на проводах. Становятся, как спички, в перспективе. И там - опять картинка с коробки от сигар. Бугор с березами, довольно-таки взрослыми. Я путаюсь в деталях - не от сложности: - Напротив - это райская долина... И если бы не зимнее забвенье? Ну, в общем бы - не путался в деталях. Ну, что за стимул - палка с пучком сухой травы! Что за деталь такая, чтоб я к ней продирался? Не потому ли что: - Столбы кососекущие... Не потому ли что: - Опущенные руки... Мне бы весь цикл: - От доски до доски... Лето какое-то? Осень какая-то? Всё остальное ведь я уже знаю: - Но не хватает чего-то... Мне не вместить: - Это знает баркас... Он рассуждает десятками циклов? Впрочем, мечтатель - рассыплется прахом, не пробуждаясь от снов. Я бы сейчас посидел у баркаса: - Что-то должно быть и общее в цикле? Только вот катер конкретно реален. Я не вчерашний, и плыть уже некогда. Пусть остается мечтать без меня: - Лето какое-то, осень какая-то? Уточка рядом, метрах в пяти. Плещется, ясное дело. Да, не мешайте - я скоро уйду! Наспех прощаюсь с тропинкой и кочками: - Черные руки столбы опустили... Уточка - так безбоязненна. Да, я уйду, а тут Вечность пребудет: - Палка с пучком... Клок травы прошлогодней? Забвенье - вот что общее: - Забвенье... Которого сначала испугался. Что толку громоздить излишние детали: - Утки - те машут, Гуси - взмахивают? Это залив весеннего вида. Волны, кулисы, луга. Зря я тогда испугался забвенья: - Впрочем, дневник говорит об обратном? Забвение как раз-то и нормально! И только ясность мысли удивляла. ... Висит давнишний долг - бревно удядюпу. Висит, в буквальном смысле - где-то рядом. Но я боюсь кощунства на погосте: - Усопшим не понравится мирское любопытство? И что тогда: - Не выпустят? Шаманское бревно! Я так всегда: - Не выпустят... И всё как-то откладывал. А инструмент-то джазовый и близко от Кольчема. Я много пропустил по части этнографии. Я и сейчас не стану рисковать: - Уже и так изрядно перегружен... Любой удыльский мыс показывает гальку. Страна озерная: - Дно моря отступившего... И от погоста я - кольчемскою тропинкой: - Лепесткам всё равно как торчать... Под синевой небес - стволы белейшие, как свойственно березам - в конце второго действия. Внимание к ботанике - бездумность, легкомыслие: - Цветы багульника дозрели до кондиции! Кувыркайся шмелем, трогай нотные знаки? Смотри на мир: - Фасетными глазами! ... Шмели уже не носятся восторженно, а замерли, вцепившись: - Пульсируют с цветами... И пьют, не отвлекаясь, напиток половодья: - Майский нектар... Коварный и шаманский. Что удивляться: - Плыву, как вчера... Вниз головою сальто-мортале? Сыплется синька, и бахают пыльники: - Нотные знаки взрываются! А в общем-то безвредные китайские хлопушки? Но я не забываю о коварстве: - Даже в воздухе примесь пыльцы... Примесь даже на вкус ощущается. А может быть, уже: - Фасетными глазами... Так что есть и чему разбегаться? Моим тысячам глаз, умножающим яркость, что, наверное, необъяснимо. Впрочем, я осторожен, а сегодня - тем более: - Ухожу и отсюда навечно... Пусть взрываются нотные знаки? А то: - Съедешь щекой по березе? Пусть останется праздник с хлопушками? Паруса лепестков - в майском небе? Посмотрел, как шмели - - И достаточно? Вот и первые крыши Кольчема. Мои полчасика - та утренняя грусть: - То утреннее чувство оборванной афиши? Та утренняя грусть на досках тротуара: - Не торопись... И я не торопился. Ведь знаю, что и грусть мне скоро будет роскошью: - Чужой устав... Уеду с тем же катером? А впрочем, если рейсовый действительно пришел, то уж давно отчалил, вероятно. И мне сейчас лужок: - Уже не просека... Но всё-таки лужок, и тут я задержусь: - Привязанный теленок бодается с собачкой... Похоже, я - любитель пасторалей. Ну, ладно - новый смысл? Тогда еще простительно. Пятнистые, кольчемские, счастливые, веселые: - Смотрите, как бодаются среди кустов багульника... Они не уезжают и не ведают. Да, лепестки, расправленные яростно. И стволики березок, белейших в майском небе. Теленок и собачка: - Пятнистые, кольчемские... Да, крыши, но - не сразу. Еще лужок такой вот. ... У магазина те же, что осаждали катер: - Ждем перерыва... Перерыв в Кольчеме - "когда откроет бабушка". Сие весьма расплывчато. Зато вино сегодня без лимита. Взял пару и себе, чтоб рыбари не ржали: - Ведь это только шуточки с колесным пароходом... Что предстоит - и здесь, и в Богородском? И сколько изводить себя прощаньями. Но день еще в запасе - - По крайней мере, день? Ондатр клянется, что - меня никто не ждет. Он сам ходил встречать пришедший-таки "Яхонт". И пассажиров не было, а Игоря он знает. И, так как разговор напротив дома Аллы, та тоже не замедлила возникнуть. Приборка побоку: - Я - дойная корова... Моя пара бутылок разливается. Вообще-то скукота! Я больше проповедую. Смеются снисходительно, особенно Иван, "добывший" утром уточку. Спасибо, что не ту, которая плескалась в пяти метрах. А перья бросили - за домом, по-кольчемски: - Сходи и посмотри... Сходил и посмотрел. Копаюсь в кучке: - Ветром не раздуло... Как выбросить такое, непонятно. На перьях золото - зеленое и синее. Как с дорогих конфет - - Но тут ведь от природы... А форма? Разумеется, забрал почти что всё. Увязано в моем раздувшемся блокноте. Потом пошли к Борису - "развешивали корюшку". Не то договорную как зарплата. Скорее - просто крадено. Хотя вопрос, чья корюшка, навряд ли разрешит и председательша. Так я узнал, зачем у ульчских домиков наружная стена утыкана гвоздями. Не каждая, а та, как правило, что к солнцу. Сушило это: - Прутики раскладывать... Развесили, вернее - разложили. Работа была радостной: - До крыши! Сейчас весь мой Кольчем - ихтиофагский, свайный: - Увешены все солнечные стены! Добавлю, что и гвозди какие-то кольчемские - отковывают тоже специально: - Возможно ли еще быть убедительней... Прими палеолит, забудь про обстоятельства. Листвянки подобрели: - Мохнаты каждой веточкой... И солнце доброе - на мой такой Кольчем? Нет, я не забываю, что времени всё меньше. Но это - мой Кольчем. И почему, я знаю. Мы еще выпили (Дина слетала), и Боря подарил мне пару прутиков. Сам привезет в Хабаровск, "когда будет готово": - Старательно записывает адрес... V. 12. Палки и прутики (продолжение V. 11) А прибираться всё-таки надо? За весь ледоход, за спектакль со ступеней крыльца. Но только подметаньем тут вряд ли обойдешься. Особенно - у печки, где сваливаю дрова. Драю доски палубы - занятье меланхолическое. Но с каждой половицей растет чувство отмытости. Растет и разгорается под благосклонным взглядом. Подозреваю: - С потолочной балки? Так собственно всегда, когда для дома. А проще говоря: - Когда хозяйское... Ну, подметешь? Замажешь дыры в печке. Или букет багульника притащишь. Взгляд благодарный? Просто - не обобщал я раньше. И делал всё, признаюсь, весьма эпизодически - - Когда уж дальше некуда... Или кирпич отвалится, или вконец уже и самому противно. А между тем - бунгало: - Шаманское бунгало... Меня насквозь здесь видят, я уверен. Что я могу, к чему я не способен - по самой своей сущности, по движущим мотивам. Баланс, наверно, всё же в мою пользу - сон бестревожен, дни мои волшебны. И потолочной балке, полагаю, наверное, я даже любопытен. Тип не обычный? Тип всегда готовый по пустякам хвататься за блокнот: - Как будто в самом деле что-то может... А сам слепой? Простых вещей не видит. И я согласен, что не вижу многого. Что я - своими средствами, что средства не такие - Но нет других... И всё-таки живу - одним волшебством: - И палуба чудесно отмывается... <...> Прощайте, Поднебесные - - С огромным водосбором... Сияйте без меня, а я вас буду помнить. Не дело мудреца противиться Дороге, куда б ни увело колесным пароходом. Но я еще стоял и цепенел: - Меня не запугаешь... Затерянность во мгле? И наконец: - Иди ко мне, Пиратик... Вот-вот и потеряю равновесие. Обратная дорога: - Какой-то Перевал... Тайга не щеголяла пустотой. Прощанье - тоже роскошь: - Любая тварь на мари... Опять - по колеям, всё что-то отражающим. Пустые коридоры - - Пустые по-весеннему... Да нет же - всё пропало? И лира, как нарочно? Потрогал бок - опять же мимоходом. Уже во тьме, но всё еще - шершава. ... Разыскивал ковбойку у навесика. Вы не поверите: - Мхи разрослись! Я бы и сам не поверил, но в луже - лютик какой-то успел объявиться. Может, и к лучшему, что уезжаю? Гномы Шварцвальда - - Что за весна... Гномы Шварцвальда, не трогайте ветками! Многое станет вот так объявляться. V. 14. Про бусяку Домой попал, должно быть, очень поздно. Едва поел, погасло электричество. И печь не прогорела, и думать, вроде, незачем. Достал было портвейн, но не отмыл бокала. Я скомкал всю обратную дорогу - тайга не щеголяла пустотой. Таежные предгорья - не для ночных прогулок. И поделом: - Раздело до скелета... Лишь колеи с водой еще держали курс: - Листвянка в виде лиры... Со мной не церемонились? Но я успел прочувствовать какой-то новый стиль, который здесь уже не пригодится. Пока горит свеча, до "синих огонечков" - воспользуюсь имеющейся паузой. Скажу, куда относит пароходом и кое-что о прочих персонажах. ... Уехал через день по телефонограмме. "Сменщик в пути", и ждать его не надо. Опять командировка - на Ханку, между прочим, только уже не в качестве отшельника. Вернулся где-то в августе или в конце июля. А шеф за это время побывал - в Амурске, Богородском и в Кольчеме, где все уже по летнему уставу. Я осторожно спросил о Пиратике. Юрий Михалыч не сразу ответил: - Может быть, Верный? Ну, да - он и Верный! Ты не тяни: - А убили! Легко так сказано, и тут же про другое. Хороший человек, организатор: - Но так легко... Кольчемы у нас разные - и спрашивать тут больше было не о чем. Игорь тогда действительно "в пути", то есть застрял в Хабаровске, ссылаясь на грунты. И замотал как раз ту пару дней, которых не хватило мне в Кольчеме. И встретились мы с ним, когда я уже знал, хотя еще надеялся, что Верный - всё же не мой мерцающий, что, может быть, другой, что Юра перепутал и т. д. Записку Игорь видел, но "никакого пса"? И вроде бы опять, о чем тут разговаривать: - Устав не тот... Другие персонажи? Другой Кольчем и ценности другие. Но Игорь всё же знал и если не рассказывал, то, видимо, из чувства деликатности: - Не мог не знать... Я что-то всё же выудил, а большего, пожалуй, и не надо. ... Уехал, повторяю, не дожидаясь сменщика. Ключи отдал электрику Сереже, который согласился и присмотреть за домом, и книги передать в библиотеку. Сережа Аинка - муж той библиотекарши. Сосед мой - через дом вверх по Ухте. Всегда улыбчивый, надежный, рассудительный. И за Пирата я не очень волновался. Разрыв до Игоря - не больше полусуток? Но когда Игорь всё же появился, то в доме беспорядок (не то, что я оставил!) и никакого пса, что самое ужасное. Этот улыбчивый входил в лабораторию: - Пить чай... И, может быть, в тот вечер - Пиратика не стало: - Я стрелял... Попал улыбчивый! Попал, не сомневайся. И хорошо б еще, чтоб с первого патрона и бедный мой Пиратик не умирал в тайге. Один, хозяин, брошенный, не верящий в предательство. Всё по законам жанра: - Мы все здесь персонажи... Но есть еще причины, из-за которых, собственно, затеяна глава эта вставная. Глава мне неприятна, чужая духу книги и, может быть, вообще недопустимая. Но у меня другое послесловье: - Читайте часть шестую... Не так уж и далекую? Ведь у меня свои законы жанра: - Это меня раздело до скелета! Пока горит свеча и рядом в кабинетике мой друг спит на полу, скажу, что его гибель как-то увязана с дальнейшими событьями. Не раньше и не позже - так надо для Кольчема. Не мне кончать кольчемскую поэму? Я персонаж всего лишь и, может быть, не главный. Я только доскажу и точки не поставлю. Ведь реплики расписаны заранее. ... В Кольчем, естественно, я больше не просился. И вскоре рассчитался с институтом, где и работал-то на ставке беременной сотрудницы и к рыбам отношенья не имея. В ту осень я расстался и с Хабаровском, оставив за кормой десяток лучших лет: - В Приморье отнесло... Представьте, что удачно! Кольчемские уроки не пропали. Согласен, что тут частность - мне так давно хотелось. Но вот друзья: - Те тоже поуехали! И пост наш на Ухте был вскоре ликвидирован, и нового сезона больше не было. Теченье Времени стирало реализм. Кольчем неудержимо превращался - в "сон золотой": - Стихи кругом навешены... Я их пересекал и к новым горизонтам. Конечно, не избыть вины перед Пиратом: - Но было бы неверно всё зачеркивать... Скажу о приключеньях - кому не веют пальмы, кто не сидел под майскою листвянкой. ... Едва лишь утвердившись в новом качестве, я быстро накатал первую часть. И (с помощью Алины) отдал в "Дальний Восток", хабаровский журнал, довольно-таки нудный. Успех какой-то был! А в нашем институте, где многие тогда еще работали, - прямо фурор. Журналы расхватали и поздравляли... Юрия Михалыча. Ударный матерьял: - Заглавие на обложке! Редактор обещал и впредь меня печатать: - Раз в год по той же порции... Но "порций" больше не было - повыбросили, просто исказили. Всё домогались знать - и что за институт, и каково значение хозяйственно-народное: - Соцреализм... Редактор обозвал мой первый опыт некими "заметками". И гонорар назначил соответственно: - Заметки путевые... Конечно, если выбросить - и "воды затвердевшие", и шефовы подтяжки. И все почти - лишайники и тени. Но "порций" я не слал и по другой причине: - Кольчем не умещался в прежних рамках... Пространство замерло, и "путь" сам прекратился. Тут даже не презренные "заметки". Тут только день за днем: - Возможность созерцания... И даже не предметов, а их образов, которые менялись непоправимо быстро, а выводы - навряд ли существуют. И рукопись росла по собственным законам. Буквально день за днем: - Лишь числа не проставил? Там тишина и неотвязность шлягеров. Там стук локомотива и классичность. Никак нельзя мне было торопиться: - Да минет нас Закон необходимости! Не дело мудреца - заранее о выводах. Чудесное занятье: - С событиями вровень... Но дневниковость тоже - ведь грех в литературе? Когда совсем уж стала очевидной и, главное, Кольчем мой унижающей, я захотел раздвинуть горизонты. И снова у меня кружилась голова: - Садится на востоке? Уж я прикнопил карту! Но там масштаб другой и горы Чаятынские - показаны широтно: - Не знаю, в чем тут дело... Расширил горизонт, но раз уж так - - То шире... Святые имена? И Сикачи-Алян. И десять лет в Хабаровске. И вот оно: - Теченье... По-моему, удачней не придумать. Сюда и краеведение, сюда и этнографию: - Монументальность замысла меня подогревала... И всё, что интересно? На дилетантском уровне? А трудности я дерзко игнорировал. Сомнения возникли, когда один Хабаровск стал забивать отшельника иным материалом. К тому же и объемы. И я своей рукой - надеюсь, не совсем, особенно - Хабаровск. Опять же стиль? В таежных коридорах мелькал другой и был, наверно, истинным - - Но я всё декламировал... Воруя где попало? С высоких нот - на более высокие. Наверно, так и было: - Первичность ощущений... Наверное, с собою разговаривал? Честнее не менять, пока не допрощаюсь - - Ведь я тогда не знал о Перевале... Суммарный результат был предсказуем. Читатели впадали в летаргию. Порою забывая, о чем вообще шла речь. И отзывов от них я не дождался. ... Не засыпали только персонажи (само собой - не те, к кому я адресуюсь), но эти могли сравнивать: - Добротные ценители... Не чуждые к тому же и словесности. Друзья, но всё-таки: - Могли и посмеяться... Фактически экзамен? Но реакция - отнюдь не адекватна. И "сон мой золотой", как оказалось, кой-кому не нужен. Юрий Михайлович валялся на диване, подбрасывая ноги к потолку: - Всё оценил! Всё, кроме ритмизации? Пробормотал, что "солнышко тут явно рассупонилось". А Леша - за столом, под лампой, основательно! Он режиссер, толк знает в композиции. Мы все вокруг него - едва ли не на цыпочках. Алина понимает: - Леше нравится... Но и от Леши мало что полезного. "Кино - искусство грубое", а про меня ни слова: - Я всё уже сказал! Ни слова, повторяю. Сверкает бородою и очками. Туда же и Алина: - Обзывалась... Опять я неофит и верхогляд. Хотя уже - не то высокомерие. И каблуки как будто бы пониже. Не раз были вопросы: - Ты как всё это делаешь? И тут же наступала моя очередь, что несколько смягчало таранные удары. Так было и с листвянкою, и с печкой. Алина и отметила пристрастие к Пиратику: - Ты же не знал? И это справедливо. Как будто я заглядывал в последнюю страницу: - Пересчитал все крапинки на лапах? Но что поделаешь: - Пристрастье на поверхности... Не трогал бы я этих пробных чтений. А всё из-за письма, которое храню и приведу, как есть, без стилизации. ... "Недавно опять ездила на Волгу в село Завидово, где живет человек, корректирующий мои духовные позиции. Без этого руководительства писать о шаманизме в сказках не только сложно, но и опасно (в плане нравственном). Ты ведь помнишь твои ощущения в шаманском доме в Кольчеме. Они не случайные были. Ибо сам дом и стены, и предметы хранили в себе обстояния темных сил. Ульчи вообще считают вымороченные заброшенные дома населенными злыми духами-бусяку, а уж шаманский дом - тем более. И не случайно к тебе прибились собаки (и черной масти, вроде бы). Они считались охранителями от чертей, оттого и лают по ночам, что гоняют чертей. И погибли поэтому, иначе бы ты сам погиб. Они же взяли твою смерть на себя. Не думай, что это мистика. А коли сомневаешься, непременно прочти рассказ Тургенева "Собака"..." Алина интересный человек? Тип ведьмы в современном исполненье, которая толкует пророческие сны, на партсобраньях также выступает. И просто отмахнуться от бусяку нельзя. Нельзя и принимать, поскольку моя книга -"сон золотой" и вовсе не для этого. Нельзя и всё: - Разве очистишь совесть? Конечно, тоже версия, как и мое "Зимовье" - - Но я ведь сам... А ранняя смерть Дружки? Классический пейзаж. Шаги ночью под окнами, хотя следов потом не оставалось. Купаясь в благодарности, я сам еще сегодня хотел спросить: - Ну, хоть у той же балки... Хотел и не спросил, просвеченный насквозь: - К чему прощанье портить недоверием... Взаимная симпатия и так нам очевидна: - Я вовсе не считаю это мистикой... Дом знает всё: - И что букет последний? Возможно, знал заранее, до моего приезда. Душою благодарной, с событиями вровень, закрыв глаза на выводы и следствия: - Волшебства одиночества... С собою разговаривал, переступив Закон необходимости. ... Нет в доме никакого "обстояния": - В бунгало бусяку не возникали... Не верю я, что балка, ведь грелся же в лучах! На то причины были достаточно серьезные. Со мной, правда, могли расправиться вне дома: - Отшельник уязвим всегда и всесторонне... Могли прибить лесиной, хотя бы и сегодня. Или внушить, что я дойду до Бичи. Я, в сущности, всё время рисковал - - А как меня тянуло в Запредельное? Я слишком полагался на благосклонность свыше. И всё сходило с рук охотнику с блокнотом. Качал бедой - - Готов был и взлететь... Эффектная концовка, согласитесь! Я должен был загибнуть, но почему-то выпущен. Да еще как: - С охапкою поэзии? ... Алинино письмо едва не изменило и взятый тон, и общий угол зренья. Ведь если допустить охоту на отшельника - - Какой там "сон"... Я чуть не бросил книгу. Мне тяжело ворочать эту тему: - Собаки согласились... Кто их спрашивал? Какие "обстояния": - Обычное жлобовство... И цапля свою роль играла из-за шапки. А сколько их, желавших? Общественное мнение. Они бы всё равно его убили. Я знал, что этим кончится: - Последняя картина... Еще на берегу, еще своя до ужаса. ... Бедный Пиратик. Наверное, не пускал. Возможно - и порвал кого-то из "гостей". Сражался, как хозяин, не верящий в предательство - - Пока этот улыбчивый не вынес... Какой там Верхний мир? Охотники за шапкой, сшибатели пятерок и десяток, вы вместе - "бусяку". Пусть я несправедлив: - Вы и Кольчему-то, наверное, противны! ... Заметьте, что и здесь есть примесь неолита. Я тоже не могу избавиться от мистики: - Какие бусяку... Но всё-таки и всё-таки? Для Дружки - лесовоз, Пиратику - улыбчивый. Пиратик хоть пожил со мной счастливо? Но сразу же: - Наверно, в тот же вечер... Я оставляю версию Алины - не для очистки совести: - Для полноты Кольчема... В "Зимовье на Ухте" не меньше шаманизма. И тем, кто не сидел под майскою листвянкой - - Кому не веют пальмы... Отшельник заявляет: - От бусяку нигде не охранишься... И у меня не вышло - даже в книге? Возможно, знал заранее, что всё как-то направленно. Всё как-то недосказанно. Но, знаете, в Кольчеме - всё было как-то проще и бездумней. Я так и понимал, пока работалось - - Закрыв глаза на выводы и следствия... Но как ни отвлекайся, не перепрыгнуть фразы: - Бедный Пиратик - наверное, не пускал... Я всё равно не знал, чем кончить книгу. А тут это письмо - - А ты о приключеньях... Всех раскидало, все поуезжали? И мне бы успокоиться - - Однако послесловье? Глава эта вставная, в традициях Кольчема: - Соврать, остановиться на отъезде? Быть просто Томом Сойером? Но я ведь не мальчишка. И, разумеется, не мне кончать поэму. Она и не кончалась! Персонажи - тянулись рекой Времени, и каждый - в свою сторону. Юрий Михалыч - доктор каких-то там наук. Алина с Лешей - где-то под Ветлугой. Алина отреклась с присущей ей решимостью. Коллекции отправила в музей. И мне, как верхогляду, подарок отвалила, что уж никак не объяснишь случайностью. Растресканный севенище! И знаете откуда: - Да из Кольчема же... И более того - из моего бунгало, с чердака! Сняла еще задолго до нашего знакомства. Не понимаю, как она решилась: - Такой сарамбури... Кому, как не Алине? Возможно, что тогда уже - начертана программа, включая и меня как летописца. И я, по сути дела, единственный хранитель заброшенной души лирического дома. Возможно, уж давно рассыпавшейся прахом, взлетевшей в Верхний мир или еще куда-то. Не правда ли, достойно удивленья? Я чувствую ответственность и не бросаю книгу: - Не для того ли выпущен Кольчемом? Поверить не могу: - Такой неприкасаемый? На полке за стеклом, в соседстве с завитушкой? Нет, рукопись должна быть развиваема. Так надо "в плане нравственном" - чтоб реплики сказались, хотя это "и сложно, и опасно". Так я опять чему-то подчинился. Окончу книгу: - Может быть, тогда... Я вглядываюсь в карту, прикнопленную к двери: - Две пары глаз... Ну, да - как у Тургенева. ... Ведь я всё неохотнее беру командировки. Чем больше лет, спокойней понимаю: - Кольчем неповторим... Мой Перевал в Кольчеме. Вода течет обратно, волнуясь Несказанным. Опять украл? Почти как Пимен пушкинский? Но, если бы сейчас мне предложили, не стал бы добровольцем: - Бузы-бузы-бузы... Глава эта вставная - колесный пароходик. ... Я вглядываюсь в карту Хабаровского края. Там ниточка Ухты - - Кольчем не обозначен... Как там сейчас, никто уже не скажет? А ехать специально: - Как поедешь... Отшельник осторожен, но всё же как-то в отпуске - взял и купил путевку по Амуру: - Хабаровск-Николаевск... И обратно? Наверно, семена попали куда следует. ... Подобно мхам на тамбуре, упрямо колосятся: - Да, "дымка Времени"... Читайте часть шестую. Она и завершит повествованье, хотя бы для симметрии "Похода". Кольчема у меня еще на три главы: - Какие послесловия... Их нет и в Верхнем мире? Ни выводов, ни следствий: - Одно предназначенье... Коротенькие сны для персонажей. ... Но вот по-настоящему не снится мне Кольчем. Ну, разве что, недавно: - Склон Ковриги... А больше ничего - похоже, что-то держит. А между тем он весь на подсознанье. Надеюсь, что прорвется, когда окончу книгу. Как именно, мне крайне любопытно. Возможно, в новом стиле: - Стиль строгий и свободный... Другой Кольчем Судьбою предназначен. Ведь всё-таки пока я скован дневниковостью? Свидетельство тому - глава эта вставная. До "синих огоньков", о чем-то, как попало: - Легенда, если видеть из Приморья... Мне жаль не информации: - Себя кромсать не хочется! Да я и так не очень-то заботился? За ритм не извиняюсь, хотя в ночных предгорьях предупреждали твари: - Не надо декламации... Теперь я отношусь спокойно даже к стилю. Мой Перевал в Кольчеме: - Другой пока не грезится... И ночь без сна навряд ли что исправит: - Еще бы пару раз раздело до скелета... ... Под утро над Кольчемом висело пол-луны. Однако облачка - уже узрели солнце. Вороны на дуплянке кричат традиционно: - Вот-вот и разлетятся... День новый начинается. V. 15. Хайвэ! Кольчемский день всегда как действо театральное. Долина еще темная - - Лучи из-за Де-Кастри... И сени, вроде камеры-обскуры, такое проецируют сквозь щелку. Кривун зажегся светом красноватым. Затоплены луга - на двери, вверх ногами. И всё - - Пролог окончен... Вороны разлетелись. День, собственно, отсюда начинается. Счет на часы, но всё равно: - Ставь кофе? Пока что это те же декорации. Ставь кофе, если есть. И жди флажок АУРП. Акт первый, только пьеса пойдет не по-кольчемски. И в общем-то настроен на отъезд? Ни ночь без сна, ни стиль ночных предгорий - меня не трогают. Лишь камера-обскура Кольчем мой оставляет "вверх ногами". ... "Яхонт" причалит - опять же без Игоря. И я уже в дурацком положенье. Продукты съедены, и деньги на исходе: - Затребовать... Но это ведь неделя. Не продержаться мне: - День самое большое... А там хоть ешь ботфорты? Охотнички кольчемские - без них бы еще вытянул: - И ведь предупреждали... И надо же, чтоб следствия - как раз на день отъезда. Но день держаться надо, и продержусь, конечно. И то ведь как: - На нервах... С отметкой об "убытии". С порядком в доме: - Тоже ведь... Отмыты половицы? Хоть не входи, чтоб снова не отскабливать. Куда ни повернись, подведены итоги: - Оставьте, нет доверия... С таким не церемонятся. Я прямо-таки слышу отовсюду: - Как, ты еще не уехал?! Надо придумать что-нибудь такое, чтоб как всегда: - Куда глаза глядят... Такого, вроде, нет в доступных мне пределах. Вот, разве, по Ухте: - Сложу одежды в сетку? Сомнительно, но всё же легкомысленно: - Хайвэ! Куда идешь? - В луга, ловить лягушек! Дерсу не удивляется и шутку принимает. Даже, похоже, чуть ли не серьезно. Спросил о новой лодке - без умысла, поверьте. Но в неолите речь прямолинейна: - А ты возьми другую... "Во-он стоит!" Потом поставишь сам, когда наловишься. ... В моей библиотеке (моей, а не кольчемской) есть редкий уже сборничек стихов: - "Чтец-Декламатор"... Где уместились Пушкин и Джамбул? Представлен весь массив русской поэзии. Читал его всегда без принужденья - - Всегда сопутствовал... Конечно, избирательно! Но многое программно: - "Бразилия", "Турист"... Усваивал легко, особенно Введенского. Но вырос по другой (доставшейся) программе. И дом "прощай", и никакой Бразилии. Зато сейчас я "ловко оттолкнусь": - Плыви челнок, прощай мой дом, Не скоро я вернусь... За Поворотный мыс и далее - к вулканам, уже синеющим в небесном киселе. Как надо для Кольчема: - Японским тонким очерком... Кольчем ведь и туда распространяется. ... Гавань в промоине, выше амбара. Челн допотопный и полон воды. Но всё равно: - Хайвэ? Легко перевернул - сажусь на весла и "вернусь не скоро". Мой выезд (запоздалый, но программный) однако же смотрелся диковато. Весла вовсю мотаются: - "Счастливый путь, моряк"? Мотаются вовсю, а всё-таки ни с места. Да, факт неоспоримый - кругами по промоине. Дерсу Узал не выдержал: - Вот нос... Сижу не так в нанайской бригантине, где вместо носа полочка. Да и корма - такая же. Скорее от Кольчема! Загребаю: - Такой конфуз... Ведь смотрят и злорадствуют? Наверняка шпионят, подозревая егеря. Не верят, что в луга, ловить лягушек. ... За мысом сбавил темп, немного отдышался. И чувство плаванья касается души: - Я автономен... Чувство восхитительно! Я - Чтец и Декламатор в плоскодонке. Кольчем мой не остался сугубо сухопутным! В последний день - - Благодаря Дерсу... Но я мимо ушей его слова, что - "ничего, там ковшик": - Не утонешь... А челн-то сплошь дырявый! Едва на середину, вода почти что вровень: - Куда до Удыля? Откачаю - сносит. Гребу - опять с бортами. И сносит здорово: - Курьерское теченье! Что за "хайвэ"? И всё же: - Нельзя не оценить... Волна моторки встречной - легко прошла под днищем: - И даже не плеснуло... И сам я как Джим Хокинс - из "Острова сокровищ" Стивенсона. Палеолит? Конструкция такая: - На полочке блокнот и сетка со штанами... И весла у меня - всё из того же тальника. И ковш берестяной - - Удобно прогибается... ... После бессонной ночи приятно подчиниться - касаниям длинных волн, непостижимым образом - включивших три Амбы и синие вулканы. Как это получается, лень думать. Я думаю о том, что стал неолитянином: - Вернее, стал бы с помощью Дерсу... Вот я уже не спутаю, где нос, а где корма. А философия - практически усвоена. Нет, не кольчемцем, а неолитянином! Кольчемцем мне не быть, что ясно окончательно. А тут еще - - Штриховка... Уключины-рогатки. Блокнот на полочке. Да и вообще - хайвэ. Но сносит здорово! Собаки беспокоятся, а я - то вверх, то чуть не к Солонцам. Я - больше ковшиком, чем веслами из тальника: - Да, точно, как Джим Хокинс из "Острова сокровищ"... Лемож не выдержал. За ним (после раздумья) бросается с обрыва и Пиратик: - Плывут меня спасать! Ну что это за звери? Плывут спасать - красивые и крупные. Вытягиваю их и рассадил на стланях. А лодка-то и мне коротковата. Тут явный перегруз: - Волнуются собаки... Ухта уже - почти что над бортами. Ты не сердись, Пиратик: - Он учит тебя плавать... Мой милый сибарит! Я знаю, ты не любишь. Ты жирноват вообще и склонен помечтать. Но мы ведь персонажи: - Сегодня нам предписано... Однако перегруз катастрофический? Едва успел схватить блокнот и сетку, как тонем окончательно: - Как раз напротив гавани... Да, тонем - на потеху браконьерам. И я уже плыву, расталкивая айсберги! В зубах - веревка лодки. Свободною рукой - борюсь с собаками: - И здесь меня спасают? Кричу на них: - Хайвэ! Работаю ногами. Я тут уже купался, если помните. Вода с тех пор ничуть не потеплела. И плыл я в самом деле, расталкивая льдинки: - Кольчемцы это видели, надеюсь... С меня уже, пожалуй, и достаточно - Но марка егеря?! И я меняю тактику. Где пляжи, за веревку. Гребу лишь, где протоки. Гребу, как бешеный, и ковшика не трогаю. Так продвигаемся: - Уже у первых тальников... Здесь мы нашли остатки бригантины, рядом с которой челн наш - тяжелый, как дредноут. Предельный примитив - - Борта берестяные! Возможно, оморочка, а то и прототип? Из каменного века, несомненно. Лежит в траве у галечной косы. Прадедушка Дерсу ее тут, верно, бросил. Я говорю: - Кольчем неисчерпаем! И слово-то какое: - Оморочка... Скользи акробатически среди фигурных кочек: - Шест перебрасывай - направо и налево... И я опять о том же: - Удобнее моторки... И, если не бежать от примитива, такое ведь и надо удыльскому отшельнику: - Над царством водолюбов - скользи акробатически... Плоский овал с пазами, куда борта вставляются. Лежит не просто так: - Не раньше и не позже? Ведь позже просто некуда, а раньше - тут снега. Снега и половодье скрывали оморочку. Кому-то было надо, чтоб я в последний день: - Уроками предгорий... И "Яхонт" не случайно? Возможно, что действительно Кольчем неисчерпаем и мне дают понять неисчерпаемость. ... Наверное, заметно, что отшельник - то в неолите, то в палеолите. Как будто путает и разницы не знает. Или он так - для гладкости рассказа. Спешу заверить - разницу я знаю. И где-нибудь в отчете я был бы поточнее. Но тут само выходит почему-то. Возможно, и для гладкости, но есть еще догадка. Век каменный в Кольчеме, скорей, век деревяшек... <...> Что увезу туда, где понедельники? Дневник, прежде всего, который мне осмысливать. И то, что я другой, уже не докольчемский, с чем жить, наверняка, будет теперь труднее. Но свежесть неолита ведь тоже увезу? Она - залог и стимул. И надежда, что при любых условиях я не впаду в ничтожество. Конечно, трудно будет, в чем я не сомневаюсь. ... А деревяшкам - что палеолит, что неолит, похоже, безразлично. Их век - век долгий. Он же - и сейчас, когда мне предъявили оморочку. И я уже совсем не думаю о пунктах? Я это - так, воспользовавшись паузой. Акт первый развивается вполне дотелеграммно. А хорошо придумалось - - Полосочкою берега? Мы миновали границу хребтов. Еще разок залились под обрывом. Но тут опять предел - я расшатал уключину. И мне не увязать крепления ремешковые. <...> Уключина сломалась - и в этом тоже знак? Осознанный предел: - Наверное, ко благу... А тайный промысел не мне сейчас разгадывать. ... Моя Амазонка - за границей хребтов. В небе "волосы ангела": - Нити и перья... За границей хребтов (где Ухта сразу - вправо), изогнутых совсем по-другому. Я уж и так доволен? Мой Кольчем, благодаря Дерсу, уже не сухопутный - - А оморочка... Вот что увезу! Ее мне указали: - Вернее, намекнули... Я буду знать! Я ученик способный: - Такая ясность мыслей в неолите... Не обморок, а сон. Мгновенно всё решаемо: - Возьмем пример с зеркальными волнами? Я всё не мог понять, откуда они здесь. Безветрие ведь полное, а эти: - Зеркальные, стоячие, а также - изогнутые... В них - и Амбы, и синие вулканы. Конечно, они тут и образуются: - Они от поворота Амазонки! А айсберги (вернее - айсбержата) - от льдов на Удыле, так и застрявших в супеси. Наверно, отрываются с намереньем сверкать? Фигурными боками - - Не дальше Богородского... Зато - в свободном плаванье? И я их одобряю, причем беру лишь близкие примеры. Мне книга - новый путь? И чтобы ни случилось: - Такие пустяки... Способен и на большее? И докажу Кольчемом: - Да, что бы ни случилось... И грусть будет со мною как эталон и стимул. ... Амбы позеленели, и их морды - прижалися по-доброму к долине. И кем мы им здесь кажемся - оттуда, с того берега: - Наверное, уже неолитянами... <...> Фактический предел, мне кем-то предназначенный? За границей хребтов: - За границей прощанья... Оставь на сетчатке? Оставь навсегда - этот птичий напев на косе этой галечной. ... Отсюда видно, как последняя кулиса соединилась с цепью ярко-синих. Таких же, вероятно, кулис зазеленевших. Но собственного цвета не имеющих. Кисель небесный: - Небеса библейские... Дальше, конечно, опять же кулисы. Ближняя морда Ковригой кончается: - Эта зеленая... Тоже отчасти. Где-то дорога - на Пильду и Бичи. Знаю уже: - Вокруг озера... Чайные я рассмотрю чуть попозже: - Я еще постою... Торопиться мне некуда. ... Кисель небесный к вечеру - всегда еще синее? Хотя, казалось бы, что это невозможно: - Отчаянный мираж... Солирует рожок? Дымный столб на лугах неподвижен. Я еще Робинзон на косе. Но уже отвернулся от озера. Для последней Амбы: - Там туман... Больше мне ничего не покажут. И вспышка яркости меняется на вялость: - На вялость, на заржавленность... Вытаскиваю челн. Мне ничего другого: - По теченью... Я как бы сам - задергиваю занавес. ... Как несет мимо Чайных: - Хайвэ! Я ведь впрямь отвернулся от озера. Так что слева по борту - висят. И висеть будут так до Кольчема. Эти тоже о том же? И всё так же настойчиво: - Вот и ватка совсем утонула... А без снега какая же чайность? Нет уж больше привычной Взнесённости. Может, это пустяк, но не мне. Это образ такой: - По теченью... Это путник без весел: - Это образ кочующий... И вода будет падать куда-то. И я уже смотрю со стороны, как кто-то лодку втаскивает в гавань: - Вот сетку уронил... Какой растяпа! Сует комки носков в размокшие карманы. Простите за открытие: - Со стороны виднее... Конечно же, растяпа отрешенный. Кольчем его, похоже, раздражает: - Закон существования на сваях... V. 16. Дождливая сиеста (продолжение V. 15) После лугов - сплошные диссонансы: - Кольчем мне откровенно неприятен... Поникший, потемневший, весь из палочек. Я не могу точней: - Из деревяшек... Пройдитесь по Кольчему, как мы с Юрий Михалычем. Зайдите в дом, как я тем жутким первым вечером. Любые предсказания покажутся насмешкой: - Действительность страшнее предсказаний... Освоился, конечно, вкусивши тишины. Рубил дрова, смотрел в окошко кельи: - Особенно в метелях... Такие декорации, таков палеолит: - Не отвлекайся... Но стоило попасть всего лишь в Солонцы: - Поникший, потемневший... Пропало наважденье? Кольчем уже не казался зачарованным, а если откровенно, то отталкивал. Так всякий раз - осадок неприятья, который хоть сейчас не стану прятать. Как, впрочем, и дымок трубы (от поворота): - Иначе и отшельник не отшельник? Но знайте, что всегда, где деревяшки, там рядом - обязательны сомненья. Не так уж, впрочем, страшные в лирическом бунгало: - Я даже любовался деревяшками... Сомнения, однако, копились параллельно: - Взять деревянный кнехт... Кнехт в виде буквы "Н"? На склоне супесей - язык не повернется. И я уеду с тем же, с чем приехал. Флажок АУРП (речное пароходство)? Оно, может, и к лучшему: - Устал я от Кольчема... Устал от его истин, неясных продолжений. И от себя, до крайности уставшего. ... Завел ладью в промоину: - Смотрите, браконьеры! Я, может быть, и вправду тайный егерь: Я плавал среди айсбергов, я с вепрем разговаривал: - Отменно наловил в лугах лягушек... Сейчас второе действие: - Сиеста на веранде... Не то обед, не то прощальный ужин. Продуктов - на заход, но в баке (под простынками) бутылки солонцовского портвейна. Сиеста во дворе. От "улицы" закрыт, но видно часть Ухты: - Под виселицей столик... Сушила тут такие - с могучими крюками. Веранда, пальмы: - Консульство в Коралио? Мне так давно мечталось - почти что по О’Генри. Во-первых, лунной ночью, а то и загорать. Кольчем казался вечным - - Представьте, что казался... Я и сейчас - в условиях приближенных. Сижу за баррикадой под сушилами: - Портвейн бросает радугу на столик... Ухта слега волнуется, и чайки над трубой. И уточка ныряет в отражениях. Да, ветерок? Погода явно портится: - И волны холодны и мутноваты... Смотрю с тоской, не свойственной отшельникам. И думаю о том, что не доделано. ... Угрюмый старикашка (из дома рядом с Энной) сегодня предлагал шкурки ондатры: - За штуку по пятерке... Дурацкое безденежье? Притом что в должниках - едва не пол-Кольчема. Я не купил стаканчики, не заготовил корюшку - - Не сотворил коническую шляпу... А Дина обещала пошить мне торбаса. И тут уеду - с тем же, с чем приехал. Смотрю с тоской на уточку: - Ныряет... Но остается всё на том же месте? А волны всё мутней и беспокойней. Куда ни повернись - - Испортилась погода... Я думаю о том, что не додумано: - Сиеста эта лишняя... Кольчем неисчерпаем? Я быстро бы наладил отношенья и новые приметы воспринимал бы с радостью. Под виселицей я? Вот и погода скверная: - Сейчас в фужере искорки погаснут? Пока не рвет со свай, но скверно на душе. И что мне делать - - Снова пробираться? ... Сдаю позиции. Забрался на чердак. По лесенке - почти без перекладин. С завалинки, кустящейся магическим бурьяном: - Кощунство или нет? Чердак не запирается. ... Я как-никак этнограф и, будучи этнографом, скажу, что можно встретить в кольчемском чердаке. Когда залезешь внутрь на четвереньках и встанешь во весь рост, где крыша позволяет. С орешками жестянку и школьные тетради. Плетеное "соро", вполне пригодное. Была еще дощечка величиной с ладонь, что еще как-то связывает с магией. Дощечка - чтоб привязывать младенцев. Возможно, что и тех, чьи души обитают сейчас в моей дуплянке в виде птиц. Ну, например, в виде вороны утренней. Но ничего шаманского? Хотя Кольчем присутствует. И я бы сделал вывод об очень бедном быте. Людей исчезнувших, развеянных по ветру, так только и дождавшихся вниманья. Прошу заметить, что, кроме жестянки, я пальцем ничего шаманского не тронул. Орешки - да, попробовал: - Есть можно... Горчат слегка, но это горечь Времени. Немного успокоившись, хожу ненаказуемый. Чердак пустой, ветрами продувается. Забрался - - Заглянул... И то лишь потому, что в дом нельзя зайти, и мерзну под сушилами. ... А между тем, тут были и севены! Один из них запутанной дорогой придет ко мне лет этак через десять - бездомною и брошенной собачкой. Растресканный, угрюмый - - Без лица... Ко мне, его не знавшему, случайному. Чтоб сохраниться в книге, такой неосновательной, которую навряд ли прочитают. Конечно, я такого не предвидел, но с душами, развеянными ветром, контакт какой-то был: - Контакт на чердаке... Контакт с орешками, дуплянкой и тетрадями. ... Тут дождь сыпанул о тесовую крышу. Капли за шиворот: - Шквал с Удыля? Прыгаю вниз, не считая ступеней: - Там ведь портвейн мой в фужере! ... Сиеста в тамбуре, у двери с разросшимися мхами. Поставил табуретку: - Собаки улеглись... И что за вид? На мутную Ухту, жестоко побиваемую шквалом. А у калитки снова колбасятся - всё те же Боря с Диной: - И шквал им нипочем... <...> Наверное, мне рано уезжать: - Еще бы пару дней... И я бы всё додумал? Ведь раньше лишь - простая созерцательность. Возможно, впрочем, что - мой шанс уже использован: - Мой шанс невероятный... Пусть даже в роли сторожа! Хоть было, но исчерпано. И стиль ночных предгорий, наверно, будет всё же не в Кольчеме. И здесь я уже лишний и случайный - - Как вся моя работа в Экспедиции... Не нужен я Кольчему - при всех моих стараниях: - Нет, надо закругляться... Какие тут сомненья. Пусть мой отъезд как смерть в палеолите? Ну, как на колее дороги вокруг озера. Как если б мне внушили, что дойду до Бичи: - Упал и растворился... И жаловаться некому. Не надо быть цыганкой? Внешний мир - теперь еще противней и враждебней: - Последнему кольчемцу позавидуешь... Ведь мой палеолит - он там, в пасхальном дворике. И вечно там пребудет как часть моей души! Как перевал, как Стиль Ночных Предгорий. Хотя, как знать: - Глядишь и образуется... Глядишь - и будет книга о Кольчеме. И хватит о сиесте: - Дождик кончился? Я честно отыграл и действие второе: - Закат... Но тоже тусклый: - Мокрый... Какая тут гармония? Пойти, что ли, сдать книги. И главный персонаж, игравший роль отшельника, со сцены убежал, сложивши книги в сетку: - Закрыть абонемент... Я бы давно закрыл, но вот - библиотека всё время что-то заперта. V. 17. Загадка деревяшек (продолжение V. 16) Тропинка по корням, пружинящим брусникам: - В небытие еще одну библиотеку... Такую вот - кольчемскую, с бревенчатыми стенами и печкой, кою топят солидными поленьями. ... Трещат дрова, Пиратик дожидается - - Горячие лучи в таежное окошко... Экстерриториальность? Ходи средь стеллажей. Забытые названья: - Умиляйся... Не торопись! Не порти, что осталось: - Пружинящая мокрая дорожка... Стена чужой тайги. А справа - огороды - - Фиалка у жердины... Цветок вполне нездешний. Фиалка и расстроила? Попробуйте представить - - К брусникам некасаема... И нет моей вины, что пьеса еще тянется, что пережил отшельника - - Что мне давно пора освободить просцениум... Но у меня есть свойство - люблю закрыть эпоху: - Закрыть абонемент... Я и в Кольчеме с тем же: - Ах, синяя тьма... Огороды с листвянками? Действительно высокая трагедия. Настраиваю роль: - Конец такой, хоть плачь? Но ведь и тут не выйдет - библиотека заперта. Вот парадокс: - Я всё еще читатель! И сумерки влияют с прицельным попаданьем. Трагедия - - Трагедия... Я склонен к трагедийности? Вот и фиалка - о том же темнела. Кстати, движок почему-то молчит: - Может быть, рано? Да нет - уж пора бы. Сидел и ждал чего-то: - Ступеньки - тоже классика... Войди в тайгу - попробуй? Не вернешься. Ограда из жердин, какой-то угол дома: - Всё прочее уже неразличимо... Тьма уж не синяя? Кончен закат - - Он ведь и был по традиции... Помни ступеньки, приют предназначенный - - Помни березки кустистые... Пиратик по традиции свернулся под березами. Лежит в сухой траве и изредка мерцает: - Сейчас пойдем, косматый... Хотя спешить нам некуда. Как, впрочем, и всегда, когда я жил в Кольчеме. Я об афише клубной - - Оборванной афише... Но это так - слегка, по ходу пьесы. Мираж ведь непридуманный: - Возможно, ясновиденье... А может быть, Кольчем пугал своеобразьем. Свет так и не зажегся. Кольчем как будто вымер: - Мои шаги по доскам тротуара... До дальнего конца - - Конца за магазином... Где были те - теленок и собачка. Мои шаги: - Запомни тишину... Бревенчатые стены? И заборы, которые из палочек, стоящих вертикально. Селенье свайное - - Загадка деревяшек... У "Алки" на двери тоже замок. Сам я сей факт, наверно, не заметил бы, но выступил из тьмы китаец одноногий: - Не отдадут десятки, они от тебя прячутся! Эксперимент в развитии? К "читателю" в придачу - я всё еще "этнограф": - Кольчем не отпускает... Сидят внутри и будут так сидеть: - Голубчики, на сутки просчитались! Веселое злорадство на досках тротуара. Нарочно, чтобы слышали, китайца успокоил: - Еще зайду! Не могут обмануть... Китаец растворился, как и возник загадочно. И вновь один на досках тротуара: - Заветное свершается... Кольчем, но без кольчемцев? Древнейший из древнейших, устойчивый во Времени. Древнее Сикачей, Помпеи, Баальбека. Но не дают сегодня философствовать! Из тьмы образовалась взъерошенная Дина. "Хайвэ" до изумления - хватает за рукав, куда-то тянет, пьяная невиданно. Портвейн не впрок - с Борисом поругалась. Домой не пожелала и ключ не отдала. Борис, конечно, рамы обе высадил. И Дина теперь тянет: - Пойдем вместе? О, камера-обскура! Ну почему так вышло, что подружился с самыми: - Изо всего Кольчема? Испортили сиесту, и черт их всё наносит. Кольчем как будто вымер, а эти всё такие. <...> ... Благословенна тьма и тишина? Тропическая ночь - из серии прогулочных: - Хотя луна отсутствует, хотя довольно холодно... А сыро - так уж вовсе безусловно. И выводы оставим? Они на чердаке, а то и в Верхнем мире, где всё вперед расписано. Опять Кольчем - я вновь с ним примирился: - Мои шаги по доскам тротуара... Там больше ничего не надо друг от друга: - Такими и останемся... Друг к другу благосклонными? Пусть даже и чужими - - Но всё-таки и всё-таки... Вот именно - возможно, будет книга. ... Так прожит день, обещанный воронами. Свалил ответственность, и думать больше незачем. Баюкаю Пирата на крылечке: - Не знаю, сколько времени... А свет так и не дали. Крякают утки во тьме за Ухтой - - Вот пролетели над крышей с трещотками... Этому типу я тоже завидую: - Птицы полночных морей... Так было и так будет: - Небесная дорога... Пират во сне вздыхает: - Счастливый как всегда... Я запускаю руку в шикарный мех загривка: - Тот тип - ведь это я... И всё еще в Кольчеме. На всё еще горячую плиту насыплю зимних листиков багульника: - Так было и так будет... Мечтания на канах? И день, каким бы ни был, меня уж не касается. ... Кстати, опять ореол у свечи? Это копилось с утра понемногу. Пик настроений попал на сиесту: - Ну, а теперь отпустило... Я поднимаю свечу с ореолами. Тени бросаются - - Добрые тени? Дом мой такой - поворот вокруг печки: - Вот Диоген по-кольчемски! Тени и светоч? Последний эффект? Я продержался, как было предписано: - Занавес... Самый последний сегодня - пьеса была содержательной. ... Привиделись мне крошечные айсберги. И так им было радостно сверкать: - В свободном плаванье... Фигурные, знакомые? Да, да - ведь Река Времени: - Позвольте, не в Кольчеме ли... - Да, да - на Амазонке. <...> Но я еще в Кольчеме! Напрасно торопился - по узенькому трапу еще что-то таскают. - Хороший ясный вечер... Хороший для заката, прогулок при луне и кан за занавеской. ... Целую в нос собак: Пиратика с Леможем... Давали ли гудок, не помню: вроде было, - Мои друзья, дороже вас не будет... Глаза в глаза? Спасибо, хоть не ведают. ... Еще стоим? В стекло иллюминатора мне видно, как собаки кувыркаются. Там сети у амбара, куча сетей разгруженных. Еще стоим: - И мне бы вместе с ними... Мне видно, как кольчемцы потянулись: - Встречают, провожают... Такой обычай летний? Сегодня вот - погрузка задержалась. И те, на берегу: - И мне бы вместе с ними? - Колесник? Разворот: - Кольчемская открытка... И мне уже не выбежать по узенькому трапу: - Брег покидаемый... Да, это так, наверное. Брег покидаемый - туристом и навечно. Еще моя дуплянка выделяется - своей сухой рогаткой характерной: - Открытка, брег... Кольчем уж - как бы в профиль, но это не последнее виденье. В стекло иллюминатора еще успел заметить своих собак, напавших на Сергея: - Да, на того, что "здрассьте"... По-моему, Борис - еще махал руками, защищая. ... Видение закрылось полуостровом. Мне нечего добавить, тем паче что сказал - не только всё, что было, но и о том, что будет. И что не перестанет, пока не кончу книгу. Пиратик мой. Наверное, заметно, что он едва присутствовал последние три дня: - Я не хотел навязывать... Ведь мы не просто вместе, а эти дни - общенье без возврата. ... Без весел и руля - - Теченье Амазонки... Безвольно, сгорбившись, потухнув, бросив руки. Судьба меня вывозит из моего Кольчема. Кочующие образы - по Кругу Превращений. Открыл глаза: - Уже за Солонцами... Возможно, где-то здесь Машиной Времени стоял наш грузовик среди ночных сугробов, среди тайги - - Среди палеолита... ... Идем довольно быстро: - Холодный ровный ветер... Все пассажиры в трюме. Разворошил багаж, достал кашне и куртку. Расселся на корме: - И как это значительно... И как непоправимо. Идем среди обросших островов. Горбы по обе стороны - какие из них Чайные, узнать нельзя. При многих поворотах, холодном встречном ветре и палубном безлюдье. Идем, пугая уток и гусей: - В почти невероятном окруженье? Среди зеленых тальников, нависших над протоками. Среди бамбуков, если так уж нравится. Час и другой: - Архипелаг нежданный... Последние три дня не укрепили душу? Сейчас же: - Путешествие... Откуда и куда - тут не играет роли, как обычно. Я наслаждаюсь сменой декораций - - Самим движением... Лицо одеревенело? Я весь анестезирован. И пропустил протоку, которая вела - в палеолит Кольчема. Растерянный, придавленный к еще пустой корме, рванулся вдруг к Пиратику, дуплянке. Но мы уже - напротив Богородского. И что сейчас не надо, так это Богородского. V. 19. Бабай Мне всё-таки придется давать еще главу и довести отшельника хоть как-то до Хабаровска. Структура книги требует: - Обратная волна... Контраст и заключительная фраза. ... На пристани собрал всю информацию. Летают - вроде бы, нерегулярно. Колесник ("Метеор" из Николаевска) приходит по утрам. В гостиницу - не суйся. Закон необходимости настиг-таки отшельника. Забудь о неолите - - Ночуй на дебаркадере... Сдал вещи на хранение - единственно, что "можно". Прогулка по столице автономии. Поднялся "в центр" - на угол, где милиция: - И что за черт... Я от машин шарахаюсь? Какие-то бандиты внезапно возникают - я и от них шарахаюсь, представьте. Подальше от греха свернул в таверну "Чайка". Официантка смотрит: - Олимпиец? - Кольчемец! Правда страшный? - Бабай! Тогда действительно была олимпиада где-то в Токио. ... Напротив зеркало - и в нем сидит бабай. Заросший, как Останко, то есть совсем немыслимо. Он только что - из каменного века: - Загар его - с небесных серпантинов... Три дня с меня не сбили душевного здоровья? Я этим отличаюсь от прочих посетителей, жующих эскалопы, дежурное здесь блюдо, то есть сплошное сало на проверку. Да, я таки кольчемец? И я не понимаю, как можно что-то съесть, не приготовив. А тут несут - и печь топить не надо: - Ну, согласитесь, как всё это странно... Жую в мелькании чужих физиономий. Сквозь свет малосвечовых ламп таверны: - Обитель мудреца... Я вижу свою келью? Кончаю с эскалопом - - А то ударят музычку?.. Конечно бы, умней сидеть так до закрытья, но я бабай нездешний: - Тоска неуправляема... Не выдержать, ведь я - из каменного века. Не это бы, а джигу: - Дуба-дуба... ... Столица Богородское: - Любить тут что-то рано? Читайте часть шестую, и там вы не найдете - тех строк определяющих, поскольку верхогляд, поскольку легкомысленный: - Довольствуюся малым... Сейчас темно и холодно - - Фонарики ночные... Но крохи сохраняются? И, как ни дико думать, здесь можно фигурировать в каком-то местном качестве, причем не обязательно "бабаем". Откуда крохи, спросите? С зимы - - Когда мы в Рыбинспекции бурлили барботажно... И, разумеется, уже перед Кольчемом, которого боялся в совокупности. Воистину бродяга? Везде пишу рассказы: - О "новом человеке" в Богородском... Я так везде - вслепую и упрямо, на основанье тех же элементов. Сейчас не сочиняется - сейчас темно и холодно. Я, как дикарь, боюсь столкнуться с кем-нибудь: - Кто-то из тьмы... Еще за полквартала, а я уже шарахаюся в панике. Боюсь столкнуться даже с пешеходом: - Где ты, ночной Кольчем... И где бабай потерянный? И кроме как на пристань, идти мне явно некуда. Ведь, кроме как на пристани, мне быть собою негде. Сарайчик Речвокзала? Сидят одни убийцы. Приткнулся на скамье - дремлю как получается. И, если повезет, сияния удыльские и белая полосочка на умном лбу Пирата. Да, сгорбленность: - Ночевка в Богородском... Храпение соседнего убийцы. Кошмарный запах. После моей кельи - - Обратная волна... И ждать иного нечего. Я не умею мысли контролировать. Обратная волна - так требует структура. Душой ты там - - В привычных горизонтах... Но часто просыпаешься - бабаем. ... Под утро оставляю местечко на скамье: - Иду бродить, как маятник, по берегу... Как можно туже замотав кашне и застегнувши куртку до самых верхних пуговиц. Сейчас не помешала бы бутылочка портвейна - - А новую купить не догадался... Бежал, как дикий страус, от музычки таверны: - Амур-Мангу... Туман? И очень-очень холодно. Тьма-тьмущая: - Фонарь один свисает... С конструкции, похожей на баржу? Еще строение какое-то на ножках. На берегу листвянка - на ощупь узнаваема. Фантастика, душа - - Такие категории... Рассказ о Богородском продолжается? Ничейная земля, и я уже ничейный. Я - маятник, продрогший и затерянный. ... Но мрачность понемногу отступает: - Действительно туман? Но первая - листвянка! Типичная графичность и шершавость: - Прижмись щекой... Родное в Богородском. Светает несомненно. Народ зашевелился: - И в очереди в кассе как будто не убийцы? Но многие пришли уже под утро. Отлично выспались и даже элегантны. Я всё к тому рассказу: - Туман закрыл Амур... Знакомая батальная картина? Такое видел в Троицком. И так же, как тогда, ничем не поступаюсь, хоть всё еще ничейный. А горы здесь не сбросили снега? Те, что нависли ниже по теченью, уже туман проткнули - - Как розовые шпили... Да, это тоже Чайные, но утром. Лишь из-за этих розовых и плотности тумана рассказ о Богородском продолжается: - Рассказ - утрами... Видимо, нередко? Амур завален ватой - - Облаками... ... И, понимаете, опять чуть не отстал! Пока я сочиняю, давно открылась касса. Мой "Метеор" качается, привязанный к барже. Давно идет посадка, чуть трап не убирают. Ворвался в камеру, схватил свои пожитки. Едва ли не бегом - к РФ-2-01. Но с полпути, одумавшись, вернулся - последний раз к листвянке, навеки безразличной. Шершавый бок щекой: - Как лира с Лесовозной? Но мне уже и эта - чуть не до слез прощальна. Такой она была и ночью непроглядной: - На ощупь, но такая же шершавая... ... Нет смысла дальше сочинять рассказ. В удобном мягком кресле салона на корме - я больше не бабай, тем паче - не отшельник. Я просто так - уже командировочный. И Богородское осталось за туманами: - Даже труба ЦК... Такой с воды туман? Амур завален ватой: - Обычное явленье... Такое свойство Нижнего Амура... Врезаемся с разгона: - Потемнеет... Местами солнце - - На подводных крыльях... Промоину проскочим - и в облаке опять. Комфортность мягких кресел: - Есть с чем сравнивать. Одно лишь крайне скверно - нет буфета: - Четырнадцать часов дорожных приключений... Минутные стоянки. На берег не пускают: - Буфет не предусмотрен специально... Отмечу как курьез подсевшую нанайку - - Такую же как наша председательша... Я, кажется, сказал словечко "наша"? Но это всё равно: - Вдогонку неолиту... И черт ее нанес опять же на меня! Пристала и орет, чтобы отдал ей шарфик, который и находит под собственною задницей, но даже и не думает за вопли извиняться. ... Была и симпатичная попутчица! Но я как грубый гунн, с такими не знакомятся. Не станешь же рассказывать ей всё о неолите. А станешь - - Запугаешь окончательно? Бесшумный полет: - Острова, дебаркадеры... В полете - занавески и отражения солнца. Не очень-то с воды по части наблюдений, ведь "Метеор", как рыба, обтекаем. Стараюсь больше спать, но сон как в телевизоре. Вот караваны льдин, вот доски - Багульник из-под снега... Дорога лесовозов? И всё так бессистемно, что лучше б не включалось. Хотелось кофе - сразу, с Богородского: - Чем выше по Амуру, тем настойчивей... А у соседки - пирожки с капустой: - Умру, но не унижусь... Бабай я - из Джек Лондона. Внемлите рассуждению голодного бабая: - Наемся, отосплюсь - на лежбищах Хабаровска... Какой-то бред, едва не сумасшествие, на нудных монологах и неотвязных шлягерах. ... Минули Комсомольск: - Названье не святое... Тут где-то я тащил себя за шиворот к посадке: - Удары и ухабы, Торосы-тороса... Пока корабль плывет. Пока еще отшельник. О, Гайавата! Здесь твои владенья, а мне не до озер - - Мне б пирожок с капустой... Четырнадцать часов без маковой росинки. Четырнадцать часов - течения Амура. Должна быть заключительная фраза? Но я ее использовал, еще когда был в Троицком. Сложите все часы: - Получится под вечер... Хехцир великолепный за Хабаровском. Из части VI "НА СОЛНЕЧНОЙ ПАЛУБЕ" ... Похоже, я боялся Затерянного мира. Его касаний, может быть - жестоких. Боялся и того, что буду равнодушным, что я ничто в сравнении с отшельником. Но обошлось без крайностей - - Без бегства в Николаевске... Обратный путь вообще: - Дни не считая... Хотя уже довлеет какая-то поспешность. И то ведь правильно: - Преддверие Хабаровска... Нет, я доволен всем: - Влияние долины... И здешний райский свет пребудет навсегда: - Надеюсь, что и в книге... Но в книге ставят точку, а я уже привык отстукивать страницы. ... Опять ночевка - носом на теченье. Безлюдье верхней палубы - - Безлюдье "сковородки"... Как будто ты один на целом свете: - Да, палуба "Летучего голландца"... Я думал о колесниках, исчезнувших навеки: - Возможно, потому, что мой круиз кончается... Что, может, не случайно мне довелось отметить конец этой романтики Амура. ... Под утро тихо двинулись: - Последний переход... Но вскорости "отдали кормовые". И знаете, куда мы: - В Салмаки! На праздник Нептуна, столь запоздавший. Лежу в теплой воде какой-то из проток. Под ярко-синим небом вновь. - Райская долина... А между тем -луга перегорели. И я уже не тот, кто слушал ксилофоны. Лишь десять дней: - Как будто вокруг Света... И я настолько полон происшедшим, что вряд ли что-то общее с круизным неофитом, который был в начале приключенья. ... Здесь скоро будет осень - - Снимут боны... Всё окончательно? И даже здешний вечер - - Уже не мой... Последняя страница? С цветными облаками, уродцами на ниточках. Амур мой закрывается - скорей всего, навеки. Я знаю весь набор его чудес. Включая и тропинку в траве перегоревшей. И колышки, к которым мы привязаны. Амур мой закрывается: - Я не хабаровчанин... Круиз мой, в сущности - прощанье Уходящего. Кому-то было надо: - Десяток лучших лет... Сейчас кому-то надо, чтоб отчалил. Селенье Салмаки: - У гор за горизонтом... Прими мою улыбку? Не грусти, что скоро будет осень, снимут боны. Глядишь - и встретимся, что маловероятно. Туристы отрясают песок на швабре трапа? Иные - в ветках тальника, иные опоясаны: - Нептун их состоялся... Веселые, довольные? А что им, однодневкам: - Вкруг чресел водолюбы... Я в стороне - по замыслу. И всё же интересно: - Что видят однодневки? Попутчики случайные? Возможно, и читатели, за что им благодарен - уже сейчас. На палубе: - Я тоже однодневка... ... Но у меня еще - "букет цветов из Ниццы". Он не погиб - напротив: - Всё пышнее! Лишь лепестки шаров кой-где поосыпались, но листики уверенно толстеют. Я брал с корнями, правда? Но и другие выросли: - А что... Еще успею? Хватаю и бегу. В лес "ленточный": - Глядишь, не заливается... Да и багульник мой - растение болотное. Мне некогда - по веточке. Сажаю всем букетом: - Пусть будет здесь колония... Зарыл почти до листиков. И чтобы не размыло, обкладываю дерном: - Расти шаманский здесь, под Салмаками... ... Тут я и оборву повествованье: - Без выводов... А что до тайных целей - наверно, их и не было. Кроме одной: - Проститься... С Хабаровском, Амуром и Кольчемом.