Калитка в садВладислав ЗубецТеченье нижнего АмураПовествованье в стиле "блюз"Закачать весь текст в формате zip (81 кб)
Получить весь текст по электронной почте
Читать статью А. Беликович "Погружение в Кольчем"
Читать предисловие публикатора
УДК 908Зубец В.Н. ТЕЧЕНИЕ НИЖНЕГО АМУРА: Повествование "в стиле блюз". Владивосток: Дальнаука, 2000. 468 с. ISВN 5-7442-1216-7
Читателю предлагается своеобразное художественное произведение, не укладывающееся в рамки ни одного из традиционных литературных жанров. Это творческий эксперимент, попытка соединения научного отчета (на основе дневниковых записей автора) и лирического осмысления различных экологических и философских проблем.
Когда-то Владислав Николаевич сделал свой выбор, отказавшись от написания докторской диссертации "для себя" ради создания этого удивительного научно-поэтического труда "для людей", которого ему уже не суждено увидеть воплощенным в книгу. Но читатель, способный всматриваться в окружающий мир, будет, безусловно, признателен автору за его человеческий подвиг.
Рецензенты С. Ф. Крившенко, В. А. Тураев
Издательство признательно Президиуму ДВО РАН за содействие при издании этой книги
© В.Н. Зубец, 2000 г.
© Дальнаука, 2000 г.
Содержание
Часть I. Ледовый поход
I. 1. Нижнеамурская экспедиция
I. 2. От винта!
I. 3. Радужные леденцы
I. 4. Створные знаки тебя не оставят
I. 5. Варенье из жимолости
I. 6. Пришельцы в зипунах
I. 7. Батарейная сопка
I. 8. Снеговые фигуры
I. 9. Уколов выстрелил два раза
I. 10. Золотой утес Аури
I. 11. Да, это точно
I. 12. Край света - не пустые слова
I. 13. "Экзотик" на Кабанихе
I. 14. Немного данных из отчета
Часть П. Отшельник из Кольчема
II. 1. Столетний порядок домов
II. 2. Ясно и коротко
П. 3. Закат через багульники
II. 4. Отсчет одиночного времени
П. 5. Дуплянка на огороде
П. 6. Кольчем впервые осветился
П. 7. Наращиваю мускулы отшельника
II. 8. Музыкальное бревно удядюпу
II. 9. День длиной в неделю
II. 10. Чайными горы назвались
П. 11. Старый лирический дом
II. 12. Вертолет над трубой
Часть III. Нежные числа апреля
III. I. Работа ихтиофагов
III. 2. Конец зимника
III. 3. Ретушь на пуррукте
III. 4. В концертной музыке
III. 5. Явленье северных медуз
III. 6 Пушистые зверьки
III. 7. Туманные девы-ганиги
III. 8. На грани общей дрожи
III. 9. Тайфун затормозил весну
III. 10. Из разряда предметов "бо-бой"
III. 11. Влиянье неолита
III. 12. Вороны разыгрались
III. 13. "Фактор Икс"
III. 14. Аянские рождественские ели
Часть IV. Волшебства одиночества
IV. 1. О вепре, дирижаблях и капели
IV. 2. На огонек свечи
IV. 3. Конкретная весна
IV. 4. Мхи меня от ветра скроют
IV. 5. Талу кушаете?
IV. 6. Ухта потрескивает
IV. 7. Оглянись, и ты увидишь
IV. 8. А стрелы взяли?
IV. 9. Снимать! Снимать! Снимать! (продолжение IV. 8)
IV. 10. Одет в тэту и тапочки
IV. 11. Когда плача не хватило (продолжение IV. 10)
IV. 12. Эй, волосан, подними нитку! (продолжение IV. 11)
IV. 13. Айсберги в ладонях
IV. 14. Янтарные глаза
IV. 15. Маяк у Лимана
IV. 16. Что месяц, что число
Часть V. Прошли эшелоны
V. 1. Летучий дракон
V. 2. Фигуры плывут к Удылю (продолжение V.1)
V. 3. Поля горелых куличей
V. 4. И прорубь уехала
V. 5. Хабаровск несравненный!
V. 6. Спектакль со ступеней крыльца
V. 7. В березках клумбы стланика
V. 8. Ветер гонит сверканья ко мне
V. 9. Пристав сказал
V. 10. Киви-киви
V. 11. Запах бешеного меда
V. 12. Палки и прутики (продолжение V. 11)
V. 13. Предгорий строгий стиль (продолжение V. 12)
V. 14. Про бусяку
V. 15. Хайвэ!
V. 16. Дождливая сиеста (продолжение V. 15)
V. 17. Загадка деревяшек (продолжение V. 16)
V. 18. За последним молоком
V. 19. Бабай
Часть VI. На солнечной палубе
VI. 1. Свои ценности
VI. 2. Призрачный город
VI. 3. День первый, малопознавательный
VI. 4. Букет цветов из Ниццы
VI. 5. Есть оба якоря!
VI. 6. Вокруг да около
VI. 7. Тайной тропой
VI. 8. Вторая смена
VI. 9. День, неизвестно который
VI. 10. Пусмы, румбы, светляки
VI. 11. Ходовой ветер
VI. 12. Круг превращений
VI. 13. Влажным дерном укрепил
Из части I "ЛЕДОВЫЙ ПОХОД"
Тут, кстати, по Амуру и остовы колесников, уснувших навсегда, овеянных Романтикой. Пока -
- Амбар у берега...
Стоит не на грунте, а на венцах из бревен. Наверно, эстакада. Такая длинная, глухая, вековая. Сюда баржи причаливают летом. Безмолвие, замки пудовой тяжести -
- И поперек лучей заметен пар из стенок...
Приятно наконец открыть глаза - в спасительной тени чудовища из бревен. Слежу, как солнце тянет пар из стенок. Дал отдохнуть глазам -
- Сменил катушку в камере...
Часов с собою нет, но время пролетело. И ясно, что уже - не целый день в запасе.
... Попробовать пройти к гостинице по берегу? Но улица, где мы вчера красавицу вели, сворачивает где-то. Цепляюсь за заборы, а там внизу баржа - определенно крошечна.
Пробрался к транспаранту:
- Вот этот кадр с изнанки...
Березка и травины над кручею обрыва. Амурская пустыня с полосочками тальника и дальние висячие вулканы.
Наверно, где-то рядом с транспарантом - амбар с таким навесом, что вновь не жаль катушки. Ведь бревна подпирают, ведь "под тесом". Сосульки гонят капли уже без перерывов.
Стоишь, зажмурившись. Без шапки на морозе. Любая из сосулин вдруг дерзко обстреляет:
- Ты беззащитен...
Солнце ослепительно. Пар от тесовых крыш отчетливо заметен. Какое усыпление! Без фотоаппарата я вряд ли бы запомнил хоть что-то в Мариинском -
- А так головомойка...
Капель кривой сосулины как пулемет - с амбарного навеса. Спишь на ходу. Но выходной - подарок:
- Другого здесь не будет...
Я не пойду в гостиницу. Я дальше - к снежной сопке из первой фотографии. Последний дом, березка и поленница. Тут достопримечательность эпохи Невельского. И сопка "Батарейная" -
- Обзор великолепен...
Поселок и основан как военный. Почти одновременно с Николаевском. Подъем заснеженный. Глубокие следы:
- Мои единственны и в камне исчезают...
А наверху лишь ветер хозяйничает властно. И вышка с странной пикой - там пункт триангуляции.
Весна осталась сзади, в Мариинском. Струятся травы желтые под вечную струну. И камни диковаты - торчат, как острова. Тут северные знаки, тут лишайники. Опять напоминаю, что небо ярко-синее. Приходится, а то -
- Такая тундра...
Сижу под вышкой. Чувствую, как мысли выдуваются. Под вой и причитанья, под вой и улюлюканья.
Нет, небо всё такое же! Пожалуй, и синей, лишь облачка отдельные к полудню объявились. Обзор прекрасен -
- Вид на два Амура...
На общий поворот и пирамиды. Вот ведь обзор, и не без прецедента? Купе. Лежишь и, вроде бы, как будто и взлетаешь:
Вторая полка, третья... -
- И потолок раскроется -
- Сейчас я задохнусь в библейском небе...
И облачка такие же, из сна? В индийской позе лотоса - по мудрецу на каждом.
- Это Нил! Это Нил!
Кущи пальм и пирамиды...
Да, Нил - из старой книги, что с застежками. Я снова убеждаюсь:
- Дадут нам по хитону!
На то и Поднебесье, и облачка курчавые. Всеобщий поворот проток и ниток тальника, а там, вдали -
- Вулканы, пирамиды... Так подошло, что копилось уж несколько дней:
- Это Нил! Это Нил!
Это Нил, но Нил замерзший...
Ну чепуха какая-то? Конечно же, замерзший. Но горло перехватит от волненья. Значимость места? Тут бывал Арсеньев. Тут сплавы гнали в Крымскую кампанию. Колесники дымили романтически - с неведомыми судьбами людей, давно исчезнувших.
...Прельщенный ожиданьем историчности, облазил сопку:
- Батареи нет...
Ни гильз, ни казематов, ни осколков. Не видно даже места, где бы стоять орудиям. Одно только название витает над базальтами -
- А больше и спросить о батарее некого...
Тут дикость первозданная. Тут Поднебесье, Вечность:
- Струятся травы желтые, сухие, прошлогодние...
...Весна осталась сзади, в Мариинском. Сижу под вышкой -
- Мысли выдуваются...
Когда всё выдует, сам в камень превратишься. В такой же молчаливый и самопогруженный. И вышка, кстати, впрямь несовременная -
- Возможно, что эпохи Невельского...
Одна из первых, может быть, на берегу Амура, когда край был немереным и диким.
Я не предполагаю. В основанье - бетонная плита с чугунной бляшкой, где надпись старым шрифтом и в середине крестик:
- Военные топографы на Батарейной сопке...
Чугунный круг и литеры по кругу. Срисовываю литеры с почтением к эпохе. Скорей всего, арсеньевской, но тоже так далекой. И вновь сижу, потерянный во Времени. Я понимаю -
- Тундра...
Базальтовые камни? И ветер от Амура хозяйничает властно. И потому о небе опять напоминаю:
- Библейское, шаманское, японское...
...Амур после Софийска разделяется. Протока, что внизу, как будто Мариинская. Но северный рукав гораздо шире, и много ледяных полос до горизонта. Депрессия -
- Провал Кизи-Удыльский. Запомните:
- Удыль...
Отметьте предварительно. Пока - как часть названия Депрессии -
- Пока не отрываясь от долины...
Всеобщий поворот, которому послушны - протоки, дуги тальников, которые вблизи - наверняка высокие деревья. Их парковость видна даже отсюда. А сопки, что вдали, -
- Небесные, небесные...
Сначала - потемнее, наверняка с тайгой. Но выше - только снежные -
- И оттого японские?
А самая высокая быть может и Шаманом.
Тут так - стоишь на правом берегу, а на другом - опять всё тот же правый, давно отставший где-то у Софийска, что вызывает к карте недоверие. Шаман - конус вулкана -
- Настоящего! Потухшего, размытого, но всё равно высокого. Что, может быть, с погодой как- то связано. Туземцы говорят:
- Предсказывает точно...
Шаманское, японское, библейское -
- Тут нет противоречий...
Всё чем-то подготовлено? В основе непривязанность, которой нет, но хочется. И день тому способствует, ведь выходной -
- Подарок... Вот-вот - свободный день:
- Имею право!
Но тут же и спохватишься. Базальтовые камни - торчат, как острова, как скалы в океане.
А океан -
- Струящиеся травы...
...Лишайник - ржавый, охристый, оливковый и серый -
- Вот вестник чистоты воздушного бассейна...
И Севера, который проявляется - на Батарейной сопке в Мариинском -
И камни, камни -
- Камни и лишайники...
Единственно, что может процветать? Под здешними ветрами, где крохи снега прячутся. За скалами. В траве, сухой и прошлогодней. Оцепененье, вестники, душа камней торчащих, что стоит знать -
- И полюбить навеки?
Ведь эти же молчат, погружены в себя, замкнувшись в одиночестве -
- И думы их высокие...
За вышкой Батарейная гора спускается ступенями к Амуру. Там снег уже сплошной. Какие-то кусты -
- Сожженные морозами сирени?
Шиповник лишь знаком, но ягод мало. А у меня и так забились оба валенка, когда съезжал сюда, не удержавшись. Под небом пирамид и райских кущей.
Амуром сыт по горло, и день мой на исходе. И тени удлиняются:
- Графичные до ужаса...
От вышки, водомера и от камней торчащих. И от всего, что может бросить тени. Рельефность темно-белая. Пустыня. Хотя тут в одиночестве и властной тишине - мозг отдыхает, нежится. Я превращаюсь в камень, которому и ветер не помеха. Последний взгляд на скалы в струящейся траве. На редкий снег, что прячется от ветра. На дикую поверхность, на лишайники - почти необитаемого Нижнего Амура.
...Де-Кастри тут влияет на погоду -
- А скоро Николаевск и Северное море...
"Мешок со льдом", как говорил инспектор и автор афоризмов Лев Васильич. Низинная страна - до Богородского. Но справа еще будут нам отроги:
- И Нил замерзший...
Будет много дней - до озера Удыль, где мне предназначенье. Стою у странной вышки. Флотилии не видно, но заводь от Амура расширяется:
- Да это вход в Бол. Кизи!
Вот уж не знал тогда, вблизи чудовища амбарной эстакады.
Де-Кастри, Кизи -
- Мысли здесь масштабные...
И озеро теряется за поворотом гор.
<...>
Пока подъем сравнительно спокойный. Долез до половины. Где-то выше должна быть и удобная дорога, которая для тех, кто осторожен.
И мыслями я там, на "пятачке". Я, как казак Самсон, из-под руки увижу, может быть, флотилию наследника, плывущего под всеми парусами.
Осталось метров десять до дороги. Лощинка, правда, мельче, почти что вертикальная. Карабкаюсь уже на четвереньках, вонзая носы валенок, как на столбе электрик. Уже, пожалуй, что рукою дотянуться? Но что-то хрустнуло под заднею ногой, и я поехал вниз катастрофически, стараясь только выровнять паденье. Сейчас об лед?! Сейчас - ни кости целой:
- Черт бы побрал законы гравитации...
Казак Самсон, привет тебе, коллега? Как вывернул, не знаю. Очнулся весь побитый.
Кой-как перекатился, но не сразу. Еще сползал, но медленней, не так катастрофически, пока не утвердился в заснеженной лощинке и сбил-таки инерцию паденья.
...Как радостен Амур! Наш марсианский транспорт отсюда как кузнечик. Только странно, что он ко мне имеет отношенье, какое-то такое отдаленное. О том, чтоб вверх опять, не может быть и речи! Не приняла гора. Еще благодари тот камушек под пяткой, который мне подставили -
- В последнее, наверное, мгновенье... Лежу в снегу, блаженно улыбаюсь -
- И разжимаю пальцы понемногу...
А в них - пучки травы, невероятно пахнущей. Цеплялся -
- Тормозил земное притяженье?
Лежу, закинув голову, среди растений милых. Снег теплый, небо синее и солнце ослепительно. Такое ощущение, что заново родился. Я понимаю - это после встряски. Сам виноват -
- Один полез на стену...
Но что-то есть еще? И я подозреваю, что здесь урок, второй раз за сегодня. А первым был рачитель водоемов.
Я влез бы, оставалось - рукою дотянуться? Но полетел, да так, что рыбари сбежались:
- И не разбился ведь...
Судьба послала камушек? Возможно, что Амур свеликодушничал. Как будто кто ладонью оградил. Продемонстрировал, что может рассердиться, но удержал в последнее мгновенье. Да, так же, как и сбросил -
- Наглядно и предметно...
И справедливо? Надо знать границы. Я, кстати, видел сверху -
И горы Богородские... Других там тоже нет. Так что -
- Прощай, Амур?
Там мне не будет поводов для дерзости.
Конечно, можно думать по-другому:
- Полез, свалился...
Что тут необычного? Но вспомню, как бросало, и снова пальцы скрючит -
- Отчаянно цепляюсь за травинки...
...Внизу разлиты лужи. Всеобщий поворот. Махальщики давно вернулись к лункам.
- И мне пора слезать...
Там наши потянулись, наверное уже закончив профиль.
Возьму с собой травинки? И, в честь Аури, салатных лишаев, что кажутся съедобными. А всё-таки -
- Боюсь особо шевелиться?
Урок усвоен, но - гарантии отсутствуют.
Снег теплый, небо синее, и солнце ослепительно. Пахучие растения мне говорят:
- Останься...
И я вполне согласен? Так встряска повлияла. Лежу и улыбаюсь, что забавно.
Когда решился выползти из ниши, швырнуло еще разик. Но с осыпи съезжал - уже самостоятельно, как победитель Аури. Иду мимо пингвиньей популяции.
Все видели полет мой и смотрят с восхищеньем. На дурака, полезшего на стену. И, вопреки традиции, живого. Не как казак Самсон, но тоже бородатого. А наши ничего и не заметили! И я не стал рассказывать, лишь показал лишайники:
- Годится на закуску?
Но вкуса никакого. Наверное, не самые съедобные. Зато мои травины, память Аури, у шефа вызывают интерес:
- Микробиота?
Надо же! Семейство кипарисовых. Есть даже крохи-шишечки. И запах "специфический".
- Ты не выбрасывай, тут может быть открытие! Это эндемик южный. Здесь вроде бы не водится. Дай веточку - ботаники посмотрят. Ты, может быть, прославишься, тебя увековечат.
Да я бы сам не выбросил:
- Начну-ка я гербарий?
Мне предстоит немало приключений. Во что еще вцеплюсь, откуда буду падать -
- Слова не отражают динамику процессов...
...Мы добираем точки по теченью. Тряхнуло меня, видимо, серьезно. И, вместе с запоздало явившимся ознобом, всё - как галлюцинация, от коей нет спасенья. Торосы в боковом вечернем освещенье? Зловещие -
- Особенно их тени...
Я говорил - "графичные до ужаса". Теперь и сам не рад:
- Теперь они такие...
Мне жутко от заката через винт. А темные полоски дальних тальников - вдруг подъезжают к самому лицу и светятся багровым частоколом.
Так я внутри салона переживаю точки. Закрыв глаза -
- В плену галлюцинации...
И Богородское встречаю с облегченьем -
- Огни, по крайней мере, не срываются...
<...>
I. 12. Край света - не пустые слова
Мне кажется - пора о том, что предстоит:
- Где, как, когда...
А то одни намеки. Что, впрочем, не из хитрости. Ответов ясных нет. Пока лишь "где", и то лишь приблизительно.
"Где" это там, куда сегодня едем. Прочувствуйте звучанье:
- Удыль, Удыль, Удыль... Тяните гласные -
- Так ветер завывает?
Унынье и тоска, тоска и завыванья.
Сегодня лишь обычная поездка. И мы еще вернемся в КООП-цивилизацию. И я еще масштабен, еще имею право смотреть на всё транзитными глазами. Прежде всего, на карту, где Удыль растянут по оси такой Депрессии, что сам Амур теряется:
- Низинная страна...
Моя судьба ближайшей пары месяцев.
...Депрессия, провал Кизи-Удыльский, была когда-то морем. Соленая вода - плескалась у Шамана, торчащего вулкана, как где-нибудь на северных Курилах. Дно моря отступившего. Озера:
- Удыль, Орель и Чля...
Происхожденье общее. "При устьях малых рек" (как, например, Ухта), "подпруженных наносами Амура".
Ухтинская протока напротив Богородского. До Удыля ледовая дорога - так, километров двадцать. Чуть-чуть не доезжая, село Кольчем, наш пост стационарный. Кольчем мне предназначен, хотя и не сегодня:
- Сегодня лишь мелькнет в пластмассовом окошке...
"Порядком" тощих домиков на берегу протоки. Порядком, мне пока что нейтральным.
...Низинная и ровная страна. Не замечаешь, что заехали на озеро. А между тем мы в самой середине -
- Сверкающая твердь и синева небесная...
И в смысле завываний - никто не тянет гласные. Наоборот, день чрезвычайно тихий. Сплошные арараты и эльбрусы. И ярусы тайги, вплотную подступившие. Но небо - это первое, что тут воспринимается:
- Густой кисель ярчайшей синевы?
Да, как кисель, раствор небесной синьки, где плавают миражные вулканы.
Вот так обманчиво звучанье Удыля. Конечно, тут бывают завыванья. Но этот день меня освобождает - от многого, которое копилось.
Кисель небесной синьки теперь задаст свой тон и укрепит позицию на берегу протоки. Где пост стационарный, куда я напросился, - при всей лаборатории и даже на два срока.
Из части III "НЕЖНЫЕ ЧИСЛА АПРЕЛЯ"
III. 7. Туманные девы-ганиги
Утрами, если нет других занятий после кофе, я созерцаю странные картины. В окошко кухни (в сторону Ухты) картины как бы в рамке:
- Театр китайских теней...
Как бы в немом кино проходит бабка с трубкой. Китаец с деревяшкой (одноногий).
Два юниора - те с велосипедом. Один в седле, другой толкает сзади.
Проходят медленно, безмолвно и куда-то. По несколько раз в день, как привиденья.
Пурга им не помеха:
- Живые ли они?
Бесплотные, плывут мимо штакетника.
Бывает, что за день мне только это:
- Пурга, Ухта...
Фигурки нереальные? Их кто-то вырезал, наверно, из бумаги и медленно проводит на веревочках. Да что там днем? Даже глубокой ночью - из тьмы раздастся скрип велосипеда -
- Фонарик закачается...
И те (оба в беретах) плывут безмолвные. Печальные, как тени.
Пиратик тоже чувствует их издали. Всегда рычит с необъяснимой злобой. Бросается, что самое ужасное. И всякий раз мне надо успокаивать.
Да, ночью? Держишь так взъерошенного зверя, пока шаги не смолкнут, удаляясь -
- Шаги потусторонние в кольчемской тишине...
Лежишь в постели с сердцем колотящимся.
<...>
Но я действительно спокоен в смысле балки. И не боюсь ни ставень, ни скрипа половиц. Я думаю, Дух дома меня оберегает, по крайней мере - терпит молчаливо.
Спровадил тетю Катю -
- Двор Белого Клыка...
Весна, похоже, время под снегом не теряет. Вытаивают грядки. С тесовой крыши капает. И дом скрипит, как ветряная мельница. Чищу Пирата снегом -
- Как ковер?
Лежит, как будто бы его так чистили всегда. Ворона созерцает нас с дуплянки. День протекает вроде незаметно.
Схожу в библиотеку за новой сеткой книг. Беру, что приглянётся, смотря по настроению. Но краеведенью всегда приоритет:
- Нижний Амур... Имею массу выписок.
Новейшая история, шаманство, ботаника и "разное" -
- Зачем?
Кольчем загадочен, и знать кое-что надо. Для подкрепленья смысла этнографии. Моей, а не вообще -
- Моей в широком смысле...
Хотя бы этих дней, дней нежного апреля. И смысла моего Кольчема ненаглядного, который, вероятно, не случаен. Тайфун -
- Табу на всё...
На сопки, на тайгу. День слабо пожелтеет и уйдет -
- Как будто ничего не показавши... Но где еще? Нигде, кроме Кольчема.
В моем блокноте много всякой всячины -
- Как кадры кинохроники...
И день не пропадет. Когда-то проявлю эту катушку пленки и стану смысл искать, если он тут присутствует.
Да, кадры? Кадры дня. Вот, например, с вороной. Пират бродит по отмели. Я чищу его снегом. И мягкие губы кулак теребят:
- Что у тебя для косматого?
И несет, и несет с Удыля. И свершается день незаметно. Я готовлю свечу на тот случай, если вновь не дадут электричество.
Свечи я экономлю. У меня тут еще есть светильник соляровый -
- Лампа...
Подрезаю фитиль. Масла в лампе порядочно. А ведь сколько я жгу -
- Всё порядочно...
И кружка у меня лабораторная. И лампа Аладдина - из пикнометра, то есть ее стекло -обрезанный пикнометр, а так она нормальная, с широким основаньем.
Но зажигать огни пока что рано. Где-то закат свершается. И тихий полумрак - еще часа на два. И кабинетик - еще часа на два в оцепененье. Читать нельзя. Подбросишь кругляков -
- Следишь, как занимаются...
Порой мне удается, чтоб - только лишь они или стук ставень,
- Чтоб только сумрак длился в кабинетике...
Да, хорошо. А выйдешь на ступени:
- Несет от Удыля...
Пиратик, моя тень, берет печенье мягкими губами:
- А кто будет хвостом махать, косматый?
Пурга обычно к ночи утихает. И мутный свет луны присутствует неявно. Разве есть еще что-то, кроме хребтов за прерией,
- Кроме души, стоящей на ступеньках?
Свет так и не зажегся. Кормлю Пирата ужином:
- Ну и тень от хвоста -
При свече на печи...
Чем не стихи? Тоже кадр из блокнота. Проявлю -
- Возвращуся в бунгало...
Нежные числа апреля! Я их люблю, хотя бы потому, что всё меня касается. Потом не успеваешь. Придут другие кадры -
- Перегонят...
Положим, коготки рододендрона - не очень-то примета -
- Но с Амбы?
Но обещанье радости. Весны. Весны в Кольчеме - той, что ждешь давно безотносительно. Весной ты вровень, каждая примета - еще отдельная:
- Апрель - весь обещанье...
А после что? Всегда перегоняет. Потом - не успеваешь всё записывать. Но этот мой апрель не где-то, а в Кольчеме. Причем - до навигации, практически до лета. В условиях приближенных. Знакомое волненье:
Посмотрим на Кольчем и на отшельника...
Пиратик, моя тень:
- Отвык без его морды...
Чуть пропадет куда-нибудь, тревожно на душе. Любимчик - так сказалось само, еще когда-то. Вот и сейчас -
- Волна горячей радости... Задышит, вздернет нос:
- Ууу, я вернулся...
Возник у печки. Знает, что любимый. Башка с белой полоской и тряпочки ушей, всегда вперед загнутые. А лоб его - медвежий.
Обычно спит в сенях. Гремит оттуда миской. И очень чуток в смысле привидений. Найду его во тьме, чешу башку. А перестану -
- Трогает настойчивою лапой...
Тушу свечу, и мутный свет луны, как у Арсеньева, окошки озаряет:
- Да нет же...
Так слегка. Идет по окнам. Сначала - по удыльским, потом - и к огороду. Удачная находка с кругляками? Так больше треска:
- Утром береста...
И Новый день? Возможно, такой же, как сегодня. Уже, впрочем, вчерашний, оставшийся в блокноте.
III. 10. Из разряда предметов "бо-бой"
Тень тети Кати:
- Вы один живете?
На балку смотрит. Балку потолка - с подпоркой из ствола, наверное - листвянки, не очень, впрочем, толстой, но всё-таки солидной.
Бабенка глупая, слюнявая, в рванине. Однако же - ульчанка и быть иной не может.
Почтенье к балке, хоть ты и шпионка. Почтение врожденное -
- Влиянье неолита...
Подпорка, балка, печка - для ульчей неразрывны. Имеют смысл сакральный. Я "человек хороший", но многого не знаю. Наверно, и не должен, как, вероятно, думает соседка тетя Катя.
Но я таки этнограф, хотя и доморощенный. И у меня свое почтенье к потолку. Пока пурга, немного о сакральном. Не увлекаясь перечнем -
- В порядке постановки...
Мне повезло, что я попал в Кольчем. Причем не как этнограф, а "научник". Да и науки-то на час возни у проруби, включая рыбок, ведра, созерцанье.
Конечно, тишина тут эталонная. Природа первобытна, что нет нужды доказывать. Но вновь я бормочу:
- Кольчем не прост...
Хотя чем именно, так сразу и не скажешь.
Не скажешь и не сразу - вот в чем штука! Приходится мудрить, ссылаться, что-то сравнивать. А вывод ускользает до нового "не прост", которое настигнет обязательно.
Я бы вообще остался с тишиной и был бы только ею и доволен:
- Однако самолюбие...
И ведь попал сюда - не просто, а по линии, без коей не попал бы. Я знаю и про балку, и что мое жилище - не столь лаборатория, а в прошлом дом шамана. И что жилище это сакральное до гвоздика, вплоть до ступеней сбитых, где мы сидим с Пиратиком.
Да, хорошо. И день без разговоров сам по себе достоин Красной книги. А здесь бывают дни длиной в неделю, о чем я с удовольствием опять же сообщаю. В порядке постановки, к вопросу и так далее - классический пейзаж и то, что не кощунствую. Хотя непреднамеренно могу и ошибиться. И претерпеть воздействие Кольчема.
Вот несколько легенд, рассказанных Алиной. Легенд, с которыми я здесь сосуществую.
Как иллюстрация того, что может быть, и для коллекции подобных, непечатных. Сначала не Амур, а где-то на Оби. Рассказ художницы, Алининой подруги. Участницы поездки в мир "неофициальный", с какой-то экспедицией научного характера. Да, где-то на Оби. На острове (где, кстати, отмечено явление магнитных аномалий) нашли некую маску "из легкого металла" и стали делать оттиски на майках. Рабочие - мальчишки, народец безответственней. Наверно, волосатики. Те, что всегда с гитарой. Никто не останавливал, а может, было некому. Костер патлатых - дергают гитару.
Но с темнотой - "шаги большого существа". Шаги и тени около палатки. Что-то такое жуткое, из камня. Всего палаток было там тринадцать. Начальник выскочил:
- Вы тоже это видели?
Все видели, все сгрудились. Возможно, аномалии. Но те, что с отпечатками, погибли в скором времени. Как, например, один - "без признаков насилия".
Плыл в лодке, закричал, упал на дно и умер. И у другого лодка - вдруг "встала вертикально". Художница отнюдь не психопатка. История почти документальная.
Еще легенда, столь же достоверная. Уже не на Оби, а на Амуре. В селенье Булава, уже нанайском, реально существующем поблизости.
Это уже рассказ этнографини, довольно пожилой, из Петербурга. Стремилась в Булаву по специальности - "обряды и тотемные деревья".
Жила в доме шаманки Алтаки-Ольча. Возможно, той, чьи фото в таком множестве показывал мне Леша, любитель колорита, еще тогда в Хабаровске. Морщины помню, бубен.
Этнографиня, кстати, "рецептор благодатный". Свою командировку получила не очень-то удачно. Что-то с ногой у матери. Мать заболела, ей - командировка. Конечно, не спала. Всё "думала и думала". И Алтаки-Ольча наутро:
- Ты не бойся...
Она не умерла! Сидит, вытянув ногу "на мягкий табурет", то есть на пуфик.
Шаманка не бывала в Петербурге. Да и вообще как будто бы нигде. Лишь Булава, где нет многоэтажек. Нет мягкой мебели и прочей обстановки.
Но ей сегодня снился "огромный дом из клеток". Наверное - в разрезе, на просвет.
Квартира "с старой женщиной" и городская мебель. И всё совпало, в том числе и пуфик.
А через пару дней действительно письмо. Рассказ этнографини, изложенный Алиной. И мной лишь приобщенный к коллекции легенд. Тем более, что сам - в шаманском доме.
И я читал о "переносе зренья". В места весьма далекие, в миры Верхний и Нижний.
Шаман потом лежит, сведенный судоргой. Похож на мертвеца. Никто его не трогает.
...Вторгаться в шаманизм не всякому дано. Терпение и такт - "люди" капризные. И даже у Алины в селенье Гвасюки был промах, когда такта не хватило.
Внезапно поднялась температура. Рвало Алину не переставая. Хабаровский профессор определил причину:
- Шаманы обнаглели! Нельзя быть любопытной.
И я урок усвоил. Но несколько раз в день - мимо меня проходит бабка с трубкой. И за Ухтой - ландшафт, если угодно, выматывает душу:
- И ведь не оторвешься!
Вот-вот, ландшафт? Читайте Гумилева (Л.Н., а не поэта). Читайте - книга умная. Про этносы, влияние ландшафтов - на душу коллектива в изоляции.
Да, изолят, как, например, кольчемский. Удыль, Ухта, Амур:
- Вылавливай, что надо.
Пейзажи больше плоские. Провальная структура. И горы закрывают от остального Мира. Зачем тут паровоз, крестовые походы? Ну разве что китаец сменяет нож на шкурки:
- Столетия как дни...
Без государства, без городов, без армии,
- Вполне без понедельников...
Ландшафт определяет и влияет. Кольчемцы, например, ихтиофаги. Дерсу (арсеньевский) охотник и "лесной", с душой другого этноса, то есть не "рыбокожий".
Учение об этносе как неком коллективе, в чем-то отличном от других народов. И противопоставленном чем-то особым, главным - в общественной душе, в дрожжах каких-то, что ли.
Культура тальниковая? Я сам так сформулировал, но этот термин есть у Гумилева. Есть и "ихтиофаги" - научный тоже термин. Не столь я доморощенный, как виделось Алине.
И, кстати, Гумилева мне предстоит прочесть. Ведь я пишу, естественно, уже не на ступеньках. Пишу в Владивостоке и знаю, что Кольчем - сон золотой, куда не возвращаются...
Так что пока - "не прост" и на ступеньках. В моем хозяйстве - мыльница из бересты подручной. Во дворике - сушила вроде виселиц. И дом стоит на сваях. И прерия в метельке.
Я рыбы не люблю. Я сторонюсь - обычных разговоров. Я отшельник:
- Ни такта, ни терпенья...
Но ландшафт, бывает, что выматывает душу.
Какой локомотив? Когда лишь бабка с трубкой плывет мимо штакетника -
- Кольчемская шаманка...
Хранитель и носитель духовной эволюции здешнего этноса, то есть моих кольчемцев.
Но я раз навсегда решил не любопытствовать. Ведь поплатиться можно и самым земным образом:
- Севены вылетают и влетают... Не пустишь - взрыв энергии:
- Природа-то двояка...
Севенов, по словам Алины, много тысяч. Пространство, для меня - пустое, для кольчемцев- населено севенами с различным повеленьем, как будто бы изменчивым -
- Смотря по обстоятельствам...
Не затыкай хурбу! Меня, как европейца, "севены не касаются". Но образы их, следствия порою ужасают и чаруют. Последнее важнее, и я не затыкаю.
Не буду голословен как этнограф. В духовной эволюции не создан паровоз. Зато фантазия, желание - на что-то опереться, что, в сущности, не так уж и наивно.
Ну, разумеется, жлобовство, не без этого. Однако впечатления шлифованы веками:
- И всё-таки поэзия.
Вот что преобладает:
- Поэзия подручных деревяшек...
<...>
Понятье емкое. "Бо-бой" - разряд предметов, несущих счастье. Это - махаон, гнездо удода и кэку-кукушка.
Насчет кэку сомнений быть не может:
- Хабаровск первым летом, открытое окно...
Всю ночь я слушал джаз из Окинавы. Проснулся, и кукушка - из рощи, что за окнами.
- В лаковое утро -
За борт подоконника...
Еще не понимал, что это счастье. Но свесился и слушал, не считая. А больше в моей жизни кукушки не встречались.
Бо-бой? Я расширяю круг предметов. Из бересты солонка, ковшик-мыльница. Из ивняка - соро, плетеная тарелка. Всё это есть в кольчемском арсенале. Камышовая дудочка "пиппа":
- Барашки-облака над здешней прерией...
Конечно, не сейчас, но в мае, вероятно, такую пастораль не упущу при случае. Но то что мне для времяпровожденья, для ульчей выглядит немного по-другому. Охота, рыболовство -
- Всё требует удачи...
И для гарантии неплохо б что-то сделать.
Кормление воды. Долбленое корытце. С ладонь, по форме рыбы, неглубокое. Нелепая штуковина,
- Но ведь в родстве с "бо-бой"...
Разряд предметов, приносящих счастье.
Природа здесь такая, что всё одушевлено. И всё сильней тебя, и от всего зависишь. Зависишь от севенов. Я сам еще недавно:
- Опять застучал лист о веточку...
...Почта "не ходит", и мое письмо, врученное кольчемской почтальонше, лежит уже дней десять неотправленным. Ответа нет, естественно. Но деньги - телеграфом. А больше ничего от Мира мне не надо. Разлив, весна -
- Вороны разыгрались?
О, тополя! О, доски тротуара! О, Солонцы - с вороньим ликованьем. И хочется вдруг как-то подобраться? Взлететь с крыльца таможни, например:
- Круг в сторону Де-Кастри...
Туманные столбы? Найти бы лишь позицию для взлета.
Стою и чувствую, как вся система мышц просчитывает ей несвойственное действие:
- Наверно, странно дергаюсь?
То ногу подожму, то за плечо рукой -
- Субъект непредсказуемый...
Но псы кусают добрыми булавками. Мне с ними тоже весело:
- Скорее в тишину?
Где дом насквозь просвечен. И, главное, нет радио. Подальше от "огней цивилизации". ... Быт стал послушен:
- Оживает печка!
Бревно тлело с вечера и запылало. Сухарница с портвейном - это наскоро. Теперь у нас "провизия" в достатке. И всё - само собой, без раздраженья. И быт послушен, и -
- Хорошая погода!
Нет даже отрешенности. Субъект вроде не думает, но все его желанья воплощаются, вожусь, но как-то больше - вокруг дома. Зайдешь потом в каюту -
- Багульник очарует...
Так раз, другой и третий. Засмотрелся - и потащил его фотографировать. В снег, около удыльского окошка:
- Букет в стеклянной банке...
Ручей от огорода? Задумал кадр, а расстрелял полпленки -
- Отличный свет... Чуть-чуть передзакатный.
Весь огород сливается в Ухту? День-два, и снег сойдет. И тот, который был. И тот, который - нанесло тайфуном. Пора, наверно, думать о ходулях. Всё превратится в волны у моего крыльца? Положим, вертолет -
- Но ведь и тот сломался...
Зальет сначала берег, после - сваи. И волны станут мне заглядывать в оконца.
... Под вечер синева необычайная. А на священном дереве одиннадцать ворон. Я посчитал -
- Одиннадцать!
Все в сторону заката? Умолкнут и внезапно раскричатся.
Как мне остановить этот апрельский вечер? С ручьями, синевой, с бурьяном под окошком. Я пробую,
- Но я какой-то новый.
И тянет на простор, чтоб видеть, как вороны.
Имею опыт -
- Поворот Ухты...
Цепочка из вазонов, из обгорелых кустиков. И ты один -
- Уже напротив гор...
Тебе лишь одному погаснет зорька...
Я изучаю нрав проток. Тех, что текут. И тех, оцепеневших. Пляж серых супесей, булыжники перловиц и розовые лужицы по пляжу.
За новыми вазонами - каркас из ивняка. Наверно, балаган
- Какой-то сенокосный...
Переплетенный, проволокой скрепленный. Похожий нарисован у Ю. Сэма.
Пляж отвердевший -
- Темная коса...
По сухарю, и снова тихий путь. Лемож уводит в новые вазоны. Пиратик - напролом и сверзился с обрывчика. Нет, псы мне не мешают,
- Но лёд меня не держит?
Ботфортам есть предел, а значит, и мне тоже. Пластинки льда и тающий апрель. И солнце с Чайных гор -
- Прожектор на вазоны...
Теперь вот свет - над правой ягодицей. А облака -
- Они и в лужах розовы...
Как сохранить, не знаю. Тут что-то с Взморьем связано,
- Пока апрельской зорьке не погаснуть...
Вообще с словами что-то стало трудно. Я пропускаю дворик, балаганчик, ворон сегодняшних:
- Слов, что ли, не хватает?
Не влезешь в мысли новому субъекту.
Оставлю пока кочки, что в шахматном порядке. На каждой шапки трав, как парики. Такая справа прерия, темнеющая быстро. Разлитая вода успела подзамерзнуть. Не дрогнут парики. Зеркальная луна. Всё тонкое и нежное -
- Апрельское...
Настолько, что рванулось обратною отдачей:
- Вот в тайфуне... Но это уже прошлое.
Наклеивай свечу и не волнуйся зря? Пиратик же не думает, а счастлив. Лежит, откинув голову на кучу старых простынь. Не открывает глаз, когда даю печенье.
III. 13. "Фактор Икс"
Кольчем становится неузнаваемо апрельским. Тайфун притормозил, но ведь не отменил. А я, придавленный пластами седимента, на старых витаминах и ферментах.
Не то чтоб падало, висело и скосилось, но цитадель,
- А то и декорация?
С туманными картинами, колдуньями. Тайгой, где я артист и зритель какого-то балета. Замедленные темпы? Мы с Пиратом - особый этнос:
- Пьеса продолжается...
Но реплики нужны уже другие, хотя бы для весны на огороде.
Пока найдутся реплики, немного рассуждений. При свечке или без - кому какое дело. Мне всё же хочется рассказывать о Троицком и Сикачи-Аляне, не так давно отъехавших.
Поездки эти сделали меня - участником туманного балета. Участником - с другим мировоззреньем. И, кажется, уже аборигеном. Чуть-чуть? Не просто так - и собственная мыльница, и балка потолка,
- И свайное пространство...
Вообще Кольчем, значение которого мне так непостижимо и заманчиво. Начну-ка издали, а то всё изолят? История Амура интересна. Тем, что как будто бы и вовсе не присутствует со времени Великого Дракона.
Не весь Амур, конечно. Только Нижний. И только ульчи, то есть сокольчемцы. И только "малый радиус", доступный мне в ботфортах. Или еще недавно - в новых валенках.
... Тогда мне в Богородском не дали монографию, хотя Валенсий помнит, что была. Поэтому - Окладников, Джеймс Фрезер, Гумилев. Ну и Арсеньев - тоже, разумеется. Согласно Гумилеву (Л.Н., а не поэт), нет мест, не тронутых каким-либо из этносов. И деятельность этноса всегда оставит след, "неизгладимый на земной поверхности". Сюда относятся наскальные рисунки - на берегу Амура (у Сикачи-Аляна). Рисунки легендарного народа -
- Народа "Ха"?!
Так в книге Гумилева. Народы "Ха" ушли в палеолите. Куда, неведомо -
- Волна оледененья...
Рисунки на базальтах, однако, сохранились. Я их фотографировал, представьте. Народы "Ха" ушли, но по рисункам - они делали дротики и копья. Охотились они "великолепно". Были на стадии "магической культуры". И рисовали так, что хоть в Париж. Стиль импрессионизма -
- А техника...
О технике - я расскажу потом, при первой же возможности. Когда опять придется делать паузу.
Совсем ушли или не целиком, но ульчи и нанайцы, наверное, наследники. Культура в чем-то схожа с наскальными рисунками. Вернее - с тем, что там изображалось. И первобытность, может быть, "не так уж первобытна". Аборигены стали развивать особую культуру -
- Культуру изолята...
Да, "из глубин истории" и вплоть до неолита. Окладников сказал:
- "До развитого..."
И делал выводы. Выстраивал концепцию, которая нужна, наверно, лишь начальничкам, как тот фанерный щит "нового быта". В историю без войн и как бы без истории поверить трудно -
- Но ведь изолят?
За Чайными горами, тайгой непроходимой, наверняка не этой - с брусникой и былинками.
Китайская "Бамбуковая летопись" содержит мало сведений о том, что на Амуре. Отрывочные записи - о "рыбокожих варварах":
- Юй-пи-дауза...
Выраженье хроники.
Китай и сам-то был в глубоком изоляте, скорее - добровольном, чем естественном.
Союзы - то с чжурчжэнями, то даже с Чингисханом. Терпели поражения -
- Не до юй-пи-дауза...
И на таком вот фоне - рокировка. Чжурчжэней победили, и часть их из Приморья (по Уссури как будто) добралась до Амура и стала растекаться, туземцев вытесняя. Войны как таковой, наверно, всё же не было. Ассимиляция, взаимное влиянье. Утрата памяти и даже языка. Всего лишь - рыболовы и охотники. Обмен товарами, но редкий, вероятно:
- Амур - лишь по течению...
Особо не поплаваешь? Пространство, первобытность, беззащитность. Магическая стадия:
- Обряды...
Китайская экспансия всё же имела место. "Чертов утес" в Хабаровске - буддийская
святыня. И, к удивленью, Тыр, где мы недавно были:
- "Храм Вечного Спокойствия"...
Почти у Николаевска.
Силенок не хватало? Отсюда фальшь и в хрониках. И в картах, где показаны большие города. Что, кстати, и вводило в заблужденье, способствуя условьям изолята.
И уж совсем легенда о том, что Македонский - был на Амуре, спрятал - "оружие и колокол". Казачьи отряды нашли какой-то столб, где так написано, но столб потом украли.
А больше никаких следов "неизгладимых". Стоянки и поселочки - такие как Кольчем. Ну, не совсем, конечно, и такие. Но тишина - кольчемская, и круглый год отрезанность.
Я, помню, удивлялся в Солонцах, когда увидел строящийся дом. Буквально - как баран на новые ворота. Отвык в Кольчеме, чтобы что-то строилось. Ну, клуб и магазин - в году этак тридцатом? Тогда же и Ды-Ю укоренялась. Ей бревна не кольчемские, откуда-то еще, навряд ли даже с Нижнего Амура. Всё серое, всё древнее, всё темное -
- От близости тайги -
Кедровой эманации, всё быстро окисляющей: дрова, лист из блокнота, бумажку бересты.
- Всё, всё - в цвет неолита...
Под стать и популяция, которая в наличии -
- Потомки "Ха"...
Не стану обобщать, но жизненная сила их - тоже потускневшая и интерес какой-то несерьезный.
А между тем, согласно Гумилеву, "внутри огромной черепной коробки" народа "Ха", то есть неандертальцев, наверно, что-то гнездилось -
- "За дугами надбровными"...
Вытюкивай бороздки на базальтах? Будь импрессионистом, мечтатель-одиночка? Поведай об Амбе, о тайнах Чайных гор. Уйди из стаи, где закон дубины. Явление поэзии? Пусть техника тяжелая (взять те же петроглифы у Сикачи-Аляна), но чудо из чудес, в природе невозможное. Зачем, никто не знал и до сих пор не знает. Для объясненья чуда Гумилев включает "фактор Икс", влиявший на историю. Он же и "дрожжи" этноса как некую субстанцию, отличную от всех других сообществ. Неясно, что это, но что-то, верно, "гнездилось". Тому свидетельств множество:
- Не раньше - и не позже...
Хотя сам Гумилев спускает "фактор Икс" еще глубже по времени -
- Старее неолита?
Ну что ж - века в Кольчеме неизменны. Без войн и государства - вполне могло быть раньше. Но я уже - "с ошибкой не расстанусь" и буду до конца неолитянином.
Маячит общность с лирикой -
- Маячит "фактор Икс"...
Свобода реализма и фантазия? Смотрел еще недавно с таким пренебреженьем, а тут - другая крайность, целебное влиянье. Мечтатель-одиночка и импрессионист -
- Интеллигент из каменного века...
Лирический бродяга по Нижнему Амуру? С сознаньем, как в заливе, что к Солонцам, за мысом.
Наверно, из таких шаманы получались - технический прогресс не засорял мозги. В целебной тишине тысячелетий - и Верхний мир, и Нижний, и Средний, что в наличии. Навряд ли это цвет интеллигенции. Опять же - ранги, разные возможности:
- Шаманское наитие...
Во-первых, вдохновенье. А во-вторых, внушение, хотя б чтоб не побили. Шаман без одеяния и разных атрибутов - обычный человек,
- Но в одеянье крепнет!
Способен к чудесам, как пушкинский Пророк. С душою встрепенувшейся -
- С душой неолитической...
Львы, ящерицы, черви и драконы - защитники шамана:
- И рысья шапка с ушками...
Запугиванье - тоже элемент, продуманный веками для нытиков и критиков. Гессел (вотчессел) - колотушка для бубна, вся в разных гадах:
- Жабы куттуэ...
Унчху с заплаткою - наверно, доставалось? Наитие - ворчащее, гудящее. Да, элемент внушенья. Но севены, верней - их образы (севены-деревяшки) - шедевры вдохновенья. Уже традиционные. Тираж многовековый, доступный для любого. Буччо - вроде бочоночка с ромбической головкой. И ноги полусогнуты и сдвинуты.
- Чтобы воткнуть в нос лодки...
И он уже летит? Расправив треугольники, а ветер поддувает. Буччо - самый любимый из "деревянных люди":
- Попутный ветер?
Леша подарил. Но есть такие "люди", что без рук. Унылый и угрюмый, как наказанье "в угол". Рук нет, а колет пальцем! Уводит в лес и колет. Чтоб ел смолу листвянки.
- Жуй, - говорит, - смолу!
А то проткну? И зажуешь, как миленький. Ведь колет пальцем - в шею, не куда-то.
... Вот что в Кольчеме тлеет, что для меня закрыто. Что далеко от бражки с веселенькими бабами. Но близко к тем зверькам, рассевшимся по веткам. Да и к шагам под окнами, к хребтам амбаобразным. Закрыто, но не только для меня. Практически закрыто и для ульчей:
- Хотя и цитадель, но с председательшей? Спектакли - для киношников, вроде Алины с Лешей...
Да, дрожжи этноса? Читая Гумилева, это, наверно, что-то вроде жидкости, крепчающей, как бражка. Но крепость выдыхается, а то и разбавляется сторонними вливаньями.
Артель рыболовецкая? Конечно, колокольчики. Конечно, "бубнят бубны":
- Но это ненадолго...
Разбавлен неолит, что очевидно. Новейшая история - для Нижнего Амура. Смотри вслед уходящей бабке с трубкой? Халатик всё еще "монгольского покроя". Какого она ранга, неизвестно. Наверно, невысокого:
- Навряд ли философствует...
... И я не вечен здесь, Пиратик - то же самое. И даже этот дом -
- С разбитыми ступенями...
Конечно, постоит, пока севены. Пока не рухнет балка и пол не провалится. Мне жаль зимы, моей секунды Времени. Жаль зимних декораций кольчемского балета, среди которых мне - уроки неолита и полноценной жизни, как ни странно.
III. 14. Аянские рождественские ели
Утро проходит, а я еще дома. Саботаж обстоятельств, не выспался:
- Как-то всё не по мне...
Я ругаю себя обывателем. Только двигаюсь вяло:
- Отложить, что ль, до завтра?
Не отложишь! Я знаю - не найду себе места. Спички, нож и трояк. Но сижу с полчаса, размышляя - для чего мне трояк в Поднебесье и зачем мне вообще Поднебесье. Нет, не то настроенье. Не так - на Заоблачный Путь безоглядный. Как нагрузка и выдумка лишняя. Чтоб себе доказать -
- Обывателю...
...Не ругаю Кольчем -
- Только пусть он закроется...
Безоглядностью пляжа, вазонами? Сильный ветер от озера. Муть. И -
- Корявая строчка у фанзы...
Фанза - тот балаган сенокосный, где "кусают в плечо" сокольчемцы.
Летом тут - и сараны, и ирисы. А сейчас - бесприютность и холодно.
Как погода меняется! Пять минут - и затменье. Над Де-Кастри светлее как будто.
Нам же -
- Мрачность косматой Амбы... Нёрони (ягодицы) над Чайными.
И за озером - всё "нёрони"? Еще более мутные, темные:
- Великанши ничком...
Может, спереди? Это как посмотреть на разрезы.
... Ветер воет в бутылке долины. Я среди нёрони:
- Не приснится!
Но такое мне тут демонстрируют. Я - лишь путник с глазами, на косе этой галечной.
Дальше нет нам дороги по берегу:
- Рисковать от косы?
Переправа - туда, где залегли косматые Амбы, ползущие за нами по программе.
Да, так ползли - как долг и как программа. Не отставая и не перегоняя.
А ветер завывает как в бутылке и мрачность нёрони предупреждает.
Поближе к морде третьего хребта, чтобы луга опять не закружили? Сомнительное дело - переправа. Но - по волнам и ряби, с предельной осторожностью. А лед пока что зимний, хотя и под водой. И "солнца луч неяркий" высвечивает волны. Смелею понемногу, бегу с попутным ветром:
- Буччо привык к опасности... Размахивает крыльями.
Но в середине треск! Пират вечно прицепится. Наверно, интересно, как я ухну:
- Ух ты, Ух-та!
Бегу уж во спасенье - вон к тем растениям, к высокому обрыву.
На правом берегу три домика из прутьев. Даже покрытых сеном, тоже круглых:
- Сферический шалаш...
Приткнулся к одному, а внутрь залезть - мешает этнография.
Какой-то бедный родственник от ветра отдыхает? А ветер пробует - то ту, то эту ноту.
Сиди и вырезай из чурки нёрони. Севена, вероятно, как требует действительность.
...Я не договорил в прошлой главе - о рокировке после Чингисхана. О том, во-первых, что - пришельцы из тунгусов. А во-вторых, о следствиях для Нижнего Амура.
Взаимное влияние? Казалось бы, на пользу. Но "дрожжи" разные, примерно равной крепости. И результат вливания - не "Ха" и не тунгусы. Потеря памяти -
- Читайте Гумилева...
И конницам Чингиса в тайге не разгуляться. В Приморье - вакуум, частично заполняемый мигрантами с Амура. Менталитет амурский, но тоже постепенно забываемый.
Таким был, вероятно, и Дерсу? Таких Арсеньев спрашивал - о крепостях Приморья.
И тоже делал выводы, выстраивал концепции. Материал богатый, но смеялись.
Договорил, чтобы главу не править:
- Только для этого...
Плетеный "хаморан" - мой центр Вселенной. Ветер, холодина.
И где-то Резиденция с отшельником. Что он играет там - на скрипке возле гроба?
Навряд ли Гершвина -
- Скорей импровизирует?
Вытягивает ноты созвучно обстановочке, меняя темы с каждым новым шквалом.
Дремлю у хаморана, как дома не дремалось -
- "Среди высоких тальников", по Шренку...
Действительно, "как кучи муравейные"? Маак видел такие на Амуре. Севена вырезал:
- Страшнее, чем в натуре?
В затишьях же - "ладони пахнут мятой". Сараны, ирисы. Спешить, конечно, некуда.
Засохшие растенья окружают.
Но, если я хочу Небесную Дорогу, надо вставать:
- Программа...
Будь моряком с "Кон-Тики"? Твой курс туда, где тучи. На дальнюю кулису.
К Амбе, по счету третьей -
- К третьей морде...
Отчалил от Ухты через полоски тальника. Удыль тотчас же скрылся -
- Амба переползла...
Протоки, снег -
- И завихлялись кочки...
Пространство прерии с туманными столбами.
И солнце, как прожектор, вело нас неотступно. Кругом сплошная мгла, а нам - прожектор:
- Некошеное море спелой ржи... Хотелось, как тогда, опять залезть на мачту.
Я мог бы предсказать предгорное болото! Пиратик, вырвавшись из плена трав и кочек, скользит, перевернувшись кверху лапами. И едет на спине по флюоритам.
Поверхность бугорков с стеклянным блеском -
- Вытаивают плети водолюбов...
Уже не так, не листики отдельные. И мы - средь красоты зеленой этой.
Я ничего не выдумал:
- Нас привело прожектором!
К затменью на Амбах. Не к самой, правда, морде. Но нам не исправлять -
- Уже летят снежины...
Уже влиянье туч, долина под ногами.
Труба иных погод? В который раз сегодня охотно отступил бы:
- Навряд ли что-то новое...
Сирени, краснотал, ольховые кусты. Багульник, разумеется, но меньше.
Надеюсь на трубу между Амбами. Между второй и третьей.
Там голубой туман, какие-то сиянья:
- Пройду под облаками...
Куда-то навсегда и безоглядно.
Но всё равно доказываю что-то? Во власти гор. Амбы, по счету третьей.
Где сразу крутизна (черт сломит ногу!). Карабкаюсь опять на четвереньках.
Всё точно повторяется. Завалы и коряги:
- Мачты скрипят, прижавшись к крутизне...
Корчи с землей и плоскими камнями:
- Не самородок ли?
Места золотоносные.
Мы уже в туче, даже не в тумане. Мелькнет долина глубоко внизу и тотчас закрывается клубами снежной бури. Лифт, как тогда, и бок, такой же в точности.
Такая же лощинка, где можно задержаться. Деревья в высоте,
- Как на спине ежа...
Им нет иного фона, кроме неба? Причем сквозят лишь ближние, а лифт многоэтажный.
Ну-ка еще? Но нет -
Завяз на склоне...
И шквал лишает зренья:
- Предел моих возможностей?
Перестаю хвататься за сучочки. Съезжаю по собой же вспаханной канаве.
Карман бока Амбы -
- Между скалой и деревом...
Заклинен ненадежно? В мрачнейшем молоке. Без зренья. Без энергии, растраченной впустую:
- Зато не обыватель?
Дурак, впрочем, изрядный.
Вытаскиваю ноги - с трудом, поочередно. Съезжаю всё же как-то управляемо.
До нижней впадины, промокший и избитый:
- Лифт скоростной... Но вниз, из Поднебесья.
Площадка, наконец. Всё же тайга и камни -
- На нервы действуют...
Стучит, скрипит, висит? Вон у Пирата вздыбилось боа -
- Наверное, берлога под корягой...
... Сегодня предназначена - рождественская ель. Из тех, что наблюдаю со ступенек.
Я по складам:
- Аянские...
Они всего темнее? Сам как-то догадался, без ботаники.
Из нового - и гнезда какой-то птицы Рох. Такие, что нельзя не обратить вниманья.
Скорей всего - орланов, покинувших заказник. А впрочем, может быть, что кто-то и остался.
Ель - вроде тех, что были в Богородском. Но те-то крошки. Эта -
- Гигантелла!
И всё равно игрушечка? Рождественская елочка -
- Ну, вроде пирамидки из кругляшек.
Ветки совсем до низа, загнутые ресницами. А ствол как у осины:
- Кора как у осины.
Такая пирамидка симпатичная, тем более - в рождественских снежинах.
... Заполз в шатер под нижние ресницы:
- Шатер как комната...
Лежу на палой хвое. Тут не прибьет скрипящими стволами. А то один висел - над нижними ресницами. Такая крыша, что - метели не пробили. А хвоя и сейчас -
- Неслышно осыпается...
Мне, впрочем, не до хвоинок - скрутило ноги судоргой. Разулся, растираю, пока не отпускает.
В шатре, где пахнет елью, где хвоя серебрится. Где солнечные зайцы блуждают по Пирату, уснувшему мгновенно, просунув нос в ладонь:
- Сон под аянской елью... К нам снег не залетает.
Чудесный сон, отпущенный Судьбой. Сон на боку Амбы, под пологом аянским.
Таким, что даже вьюги не пробили:
- Подстилка палых хвоин, загнутые ресницы...
Вот мой аттракцион - сон под аянской елью. С утра погода скверная:
- И сам, как неприкаянный...
Причем здесь обыватель? Тут тайфун - его влияние, его же и программа.
Раздвинул полог хвойной пирамидки:
- Метет...
Скрипит по-прежнему? Но надо обуваться и покидать шатер, отпущенный раз в жизни.
Что должно понимать:
- Отрежет половодьем...
... Вернулись по следам на флюориты: -
- Что за апрель...
Едва открылось синее, накрыло тучей. Сразу -
- Три темные столба...
Обсыпали и убрались к Де-Кастри.
Не трогай Поднебесья? Сейчас тебя крылами накроет птица Рох.
- Или Пирата схватит...
Железными когтями утащит к себе в тучу. В гнездо, на бок Амбы, где мы недавно были.
Но снова синева кольчемской прерии -
- И птица Рох не властна в флюоритах.
Разве что в дом могла перенести бы и чтобы печь сама бы оживилась.
Ух ты, Ухта! Не разбираясь в тонкостях, вдруг ухнешь выше пояса -
- Но это пустяки!
И дальше себе шлепаешь. Апрельское наитие. Обрызганные жабры как у рыбы.
... Шары поочередно налетели. Как пушечные ядра:
- Не только в нас нацелены ...
Катались по всей прерии - от Удыля к Де-Кастри. Я утверждаю, что они - катились.
Запомни навсегда батальную картину! Пират бежит по небу на косе. Туманные шары.
И облака - по солнечному небу, уже передзакатному.
Я сделал всё, что мог. И всё запомнил. И дом меня встречает дружелюбно:
- Вернулся, не пропал...
Всё знает про меня. Программы, вероятно, одобряет.
Иди и делай что-то интересное. Иначе - обыватель и кислый человек, который недостоин закатного окна и кружечки портвейна солонцовского.
Читать следующую страницу
Закачать весь текст в формате zip (81 кб)
Получить весь текст по электронной почте
Читать статью А. Беликович "Погружение в Кольчем"
Читать предисловие публикатора
Скачать полный текст книги в формате PDF (файл зазипован; 469 страниц, 7 Мб)
